– И тогда уже охотничий сезон открыт для всех, – заключил Смайли. – Ну и ну! Господи, разве так можно осуществлять операцию!
Когда надо было кого-нибудь успокоить, мало кто мог сравниться с Мартелло.
– Джордж! Джордж, предположим, они припрут Ко к стенке. Предположим, они его арестуют, когда он в следующий раз захочет выехать из колонии. Если его посадят в Синг-Синг на десять или тридцать лет, мы же в любой момент при необходимости сможем найти его там. Почему ты решил, что все это так страшно?
«Это действительно страшно, черт побери», – подумал Гиллем. Но тут до него дошло – и при этой мысли он даже испытал злорадное торжество, – что сам Мартелло ничего не знает о братце Нельсоне и что свою главную карту Джордж так и не раскрыл!
Смайли все еще сидел, откинувшись в кресле. Лед в виски таял, холодные капли оседали на внешней стороне стакана. Какое-то время он смотрел на то, как они, словно слезы, скатываются на стол красного дерева.
– На какой срок мы можем рассчитывать? Пока никто не вмешается в наши дела? – спросил Смайли. – Сколько пройдет времени, прежде чем Управление по борьбе с наркотиками начнет заявлять о своих правах?
– Ну, Джордж, здесь нет никаких жестких сроков. Об этом речь совсем не идет! Можно говорить о каких-то ориентировочных цифрах, как сказал Сай.
– Скажем, может идти речь о трех месяцах?
– Это, пожалуй, многовато, немножко с перехватом.
– Значит, меньше, чем о трех месяцах?
– Я бы сказал, около трех месяцев, три – максимальный срок, от десяти до двенадцати недель – где-то в этом районе, Джордж. Это гибкие рамки. Мы же все друзья. Самое большее – три месяца, так бы я определил.
Смайли глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Еще вчера у них времени было столько, сколько они могли пожелать. Мартелло еще немного приоткрыл карты.
– Сол не обо всем поставлен в известность, Джордж, – сказал он, сознательно используя вместо собственного жаргон Цирка. – Э-э… многое для Сола – белые пятна. – Мартелло как бы отчасти признал свою вину. – Мы не раскрыли передним все наши карты. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду? – После паузы он добавил: – Солу доступна только часть информации – он не продвинулся дальше первого эшелона. Ни на дюйм дальше. В этом можешь быть уверен.
– Интересно, что именно ты называешь «первым эшелоном».
– Он знает, что Москва платит Ко. Знает, что он торгует опиумом. И больше ничего.
– А про девушку он знает?
– Нет, как раз о ней-то он и не знает, Джордж. Девушка, ведь она сопровождала Ко во время поездки в Бангкок. Помнишь, как Мэрфи зачитывал описание его пребывания в Бангкоке? Девушка была в номере гостиницы. Потом она отправилась с ним в Манилу. Я видел, что ты обо всем догадался. Я прочитал это по твоим глазам. Мэрфи специально выбросил часть донесения с девушкой. Только из-за Сола. – Смайли, казалось, немного начал оживать. – Все наши договоренности остаются в силе, Джордж, – великодушно заверил Мартелло. – Ничего не прибавляется, но ничего и не отнимается. Ты ловишь рыбу на крючок, вываживаешь ее, чтобы хорошенько заглотнула наживку, а мы помогаем тебе ее съесть. И если в какой-то момент понадобится наша помощь, нужно только поднять трубку зеленого аппарата и позвать нас. – Американец зашел так далеко, что, утешая, позволил себе положить руку на плечо Смайли, но, почувствовав, что жест ему неприятен, быстро ее убрал. – Однако, если вдруг случится так, что ты сам захочешь, чтобы мы взяли на себя основную тяжесть операции, – ну что ж, тогда мы просто поменяемся ролями и…
– И вы пожнете наши лавры и добьетесь того, что вас вдобавок вышвырнут из Колонии, – закончил за него фразу Смайли. – Я хотел бы, чтобы не оставалось недоговоренности в отношении еще одной вещи. Это должно быть зафиксировано в письменном виде. Необходимо, чтобы мы обменялись письмами на этот счет.
– Это твоя игра, и правила устанавливаешь ты, – с готовностью откликнулся Мартелло.
– Моя служба будет вываживать рыбу, – настойчиво, все тем же непререкаемым тоном повторил Смайли. – Мы же и вытащим рыбу на берег, если я правильно употребляю рыбацкие термины. Боюсь, я не очень в этом силен: я не рыболов.
– Вытащишь на берег, возьмешь сачком, бросишь на песок, разумеется.
– Готовность Мартелло соглашаться на все, чтобы любой ценой успокоить Смайли, по мнению подозрительного Гиллема, начала потихоньку иссякать.
– Я настаиваю на том, что это должна быть наша операция. Этот человек принадлежит нам. Я настаиваю на приоритете. Именно мы будет брать и держать его у себя, пока не сочтем возможным и разумным передать его вам.
– Нет проблем, Джордж, абсолютно никаких проблем. Вы берете его к себе на борт, он ваш. Как только вы решите, что хотите, чтобы мы вышли на сцену, даете знать. Все просто и понятно.
– Я пришлю завтра утром письменное подтверждение этой договоренности.
– Джордж, тебе совсем не обязательно беспокоиться. У нас много сотрудников. Мы пришлем кого-нибудь из них, чтобы забрать письмо.
– Я пришлю его вам, – повторил Смайли. Мартелло поднялся из-за стола.
– Джордж, мы только что обо всем договорились.
– Нет, договоренность была у нас раньше, – возразил Смайли, – но в Лэнгли ее нарушили.
На прощание они обменялись рукопожатием.
Этот момент в истории операции нельзя сравнить ни с одним другим – он уникален. В профессиональном жаргоне есть несколько выражений, которые можно использовать, чтобы охарактеризовать его. Можно сказать: «Это был день, когда Джордж развернул операцию на 180 градусов», хотя на самом деле на это у него ушла целая неделя, а значит, на целую неделю приблизился срок, назначенный Мартелло. Но для Гиллема этот процесс представлял собой нечто более значительное, величественное и исполненное внутренней красоты, чем просто перевод рычага из одного положения в другое. По мере того как он все больше проникал в замысел Смайли и зачарованно наблюдал за тем, как тот педантично отрабатывает каждую деталь: вызывает кого-то из своих сотрудников, ставит еще одну ловушку здесь, добавляет еще один капкан там, убирает лишнее звено где-то еще, – Гиллему казалось, что он является свидетелем действий капитана большого океанского лайнера. Он разворачивает огромный корабль, маневрируя с величайшей осмотрительностью, давая задний ход и подавая немного вперед до тех пор, пока громадина полностью не развернется и не двинется в противоположном направлении.
Именно это и происходило: нужно было сделать поворот на 180 градусов, то есть двинуться в противоположном направлении.
Они вернулись в Цирк, не обменявшись по дороге ни словом. Последний лестничный пролет Смайли прошел так медленно, что у Гиллема вновь проснулись опасения за его здоровье, поэтому при первой же возможности он позвонил врачу Цирка и перечислил все симптомы, вызывавшие у него тревогу, но врач ответил, что видел Смайли пару дней назад, когда тот заходил к нему совсем по другому делу и выглядел так, что не возникало сомнений в том, что он еще поскрипит.
