Для Гиллема эти последние новости были абсолютно необъяснимы. Какой, черт побери, смысл в том, чтобы переправлять кому-то полмиллиона долларов, если получатель, когда деньги дошли, даже не использовал их? А вот для Конни Сейшес и ди Салиса, наоборот, это явно имело огромное значение. На лице старухи появилась и медленно расползлась улыбка – она смотрела на Смайли в молчаливом экстазе. Так мог бы смотреть маленький ребенок.
– О, Джордж, – выдохнула она наконец, осознав всю важность сказанного. – Дорогой мой! Доверительный неиспользуемый счет! Но это же совсем другое дело! Да, конечно, так и должно было быть, разумеется. Все с самого начала указывало на это. С самого первого дня. И если бы толстая глупая Конни могла посмотреть на все непредвзято, если бы она не была такой старой, и разленившейся, и выжившей из ума, она бы все это давным-давно просчитала! Оставь меня в покое, Питер Гиллем, развратный молодой козел! – Она тяжело поднялась на ноги, вцепившись своими деформированными крючковатыми пальцами в подлокотники кресла. – Но кто может стоить таких денег? Может быть, речь идет о целой агентурной сети? Нет-нет, не может быть, для агентурной сети они этого не сделали бы. Такого прецедента никогда не было. Это не может быть оптовая оплата группе, это совершенно немыслимо. Так кто же это может быть? Что он такое мог сделать, за что стоило заплатить такие деньги? – Она уже ковыляла к двери, натягивая на плечи шаль, ускользая из их мира в свой собственный.
– Карла не платит деньги просто так, ни за что… – слышали они ее бормотание, вместе с ней удалявшееся по коридору. Она прошла мимо шеренги столов, за которыми обычно работали «мамаши» – сейчас их пишущие машинки были накрыты чехлами, словно закутанные в плащи часовые. – Карла – такой самовлюбленный скупердяй, он же убежден, что его агенты должны работать задаром! Конечно, именно так он и думает. Он платит им гроши. Так, деньги на карманные расходы. Ну да, конечно, я понимаю: инфляция и все такое, но ведь он заплатил полмиллиона долларов одному маленькому агенту-«кроту»! Никогда ни о чем подобном не слышала!
На ди Салиса это тоже произвело сильнейшее впечатление – пожалуй, не меньшее, чем на Конни, – но по-своему, с поправкой на его не совсем традиционное мышление. Он сидел, подавшись вверх всем своим нескладным угловатым телом, и лихорадочно что-то скреб серебряным ножичком в чашеообразной части своей трубки, как будто это была кастрюля, в которой что-то пригорело на огне. Его серебристо-седые волосы неряшливым гребешком нависали над засыпанным перхотью воротником мятого черного пиджака.
– Ну и ну, неудивительно, что Карла хотел спрятать все концы в воду, – вдруг выпалил он, как будто подчиняясь какой-то невидимой силе. – Совсем неудивительно. Карла, видите ли, тоже ведь кое-что смыслит в Китае. Это мне Конни говорила.
Он с трудом поднялся на ноги, одновременно схватив слишком много разных вещей: трубку, коробку с табаком, нож для разрезания страниц и своего Трахерна. Конечно, он не знает его до тонкостей. Ну, этого от него и ожидать нельзя. Карла ведь не ученый – он солдат. Но он не слеп, отнюдь нет – так говорит Конни. Ко. Он повторил это имя несколько раз, каждый раз по-своему, как бы на разных уровнях.
– Ко. Ко. Мне нужно посмотреть, каким иероглифом пишется это имя. Абсолютно все зависит от иероглифов. Высота… может быть, даже дерево… да, я могу представить себе его как дерево… или нет?… да, пожалуй, здесь может быть еще несколько вариантов. «Дрейк», конечно же, идет от миссионерской школы. Шанхайский мальчик, ходивший в миссионерскую школу. Ну ладно, ладно. В Шанхае, видите ли, все и началось. Самая первая партийная ячейка была создана в Шанхае. Почему это пришло мне в голову? Дрейк Ко. Интересно, как его на самом деле зовут. Несомненно, мы очень скоро это узнаем. Да, хорошо. Ну, что же, пожалуй, мне тоже нужно вернуться к своим бумагам и кое-что почитать. Смайли, как вы думаете, нельзя ли попросить, чтобы в мою комнату принесли ведерко угля? Когда отопление не включено, там просто замерзнуть можно. Я просил «домоправителей» уже раз десять, но единственное, что я получил в ответ на все мои просьбы. – это весьма дерзкие и неуважительные ответы. Боюсь, таковы уж наши времена… Anno domini… Но я полагаю, что зима совсем уже на пороге. Я надеюсь, Вы будете знакомить нас с материалом сразу же, как только он будет поступать? Не слишком приятно строить версии на догадках. Я составлю его биографию. Именно это я сделаю в первую очередь. Ко. А? Да-да, спасибо, Гиллем.
При этих словах он уронил томик Томаса Трахерна. Принимая его от Гиллема, выпустил из рук жестяную коробку с табаком, Гиллем поднял и ее.
– Дрейк Ко. Шанхайский язык, конечно же, почти ничего не объясняет. В Шанхае ведь настоящее столпотворение, смешение народов. Ответ, судя по тому, что нам известно, в Чиу-Чау. Но мы не должны спешить с выводами. Баптист. Пусть так, но ведь большинство чиу-чау – баптисты, разве нет? Сватоу… где это нам уже встречалось? Ага, компания-посредник в Бангкоке. Так-так, пока все сходится довольно хорошо. Или Хакка. Они ведь не являются взаимоисключающими, отнюдь нет.
Шаркая ногами, ди Салис вышел вслед за Конни, оставив Гиллема наедине со Смайли, который встал со своего места и, подойдя к креслу, тяжело опустился в него, устремив невидящий взгляд на огонь.
– Странно, – заметил он, помолчав немного. – У меня нет ощущения потрясения. Почему это так, Питер? Ты меня хорошо знаешь. Почему?
Гиллему хватило ума и такта промолчать.
– Хороший улов. Большая рыба. На содержании у Карлы. Доверительные не используемые счета; угроза того, что русские шпионы внедрились в плоть и кровь нашей колонии. Так почему же я не испытываю потрясения?
Зеленый телефон снова подал голос. Подошел Гиллем. На письменном столе он с удивлением увидел папку со свежими сообщениями Сэма Коллинза с Дальнего Востока.
Так прошли выходные. Конни и ди Салис словно сквозь землю провалились; Смайли засел за работу над докладной начальству; Гиллем почистил перышки, вызвал «мамаш» и договорился о работе над документом в несколько смен. В понедельник, получив подробнейшие инструкции от Смайли, он позвонил личному секретарю Лейкона и очень хорошо справился с заданием. «Никаких фанфар и торжества в голосе, – предупредил Смайли. – Постарайся, чтобы все прозвучало как бы между прочим.
Так Гиллем и сделал.
Он сказал:
– Некоторое время тому назад за ужином шла речь о том, что неплохо бы собрать заседание комиссии по определению разведывательной политики для рассмотрения некоторых фактов
prima facie. В деле кое-что определилось, так что может быть, имеет смысл назначить дату. Командуйте, когда – и мы разошлем документ всем членам комиссии заблаговременно.
– Командуйте? Определилось? Где только вы и вам подобные учились английскому языку?
Личный секретарь Лейкона был обладателем сочного баритона, и у баритона было имя – Пим, Гиллем никогда не встречался с ним, но тем не менее, не имея на то разумных причин, ненавидел его всей душой.
– Я могу лишь передать ему, – предупредил Пим. – И посмотреть, что он скажет, и тогда я перезвоню вам. Его расписание на ближайший месяц о-очень сильно забито.
