Все были потрясены. Это последнее пожелание было встречено молча, да и Гиллем был ошеломлен. Ни разу, ни на одном из совещаний в Цирке, во время подготовки к этому заседанию, ни на встрече с Лейконом, насколько было известно Гиллему, никто, включая и самого Смайли, даже намеком не говорил о возобновлении деятельности Хай Хейвен или создании другой штаб-квартиры, которая стала бы преемником старой резидентуры. Снова послышался возмущенный ропот.
– Если нам не разрешат этого, – закончил Смайли, перекрывая протестующие возгласы, – если резидентскую сеть нельзя вернуть, мы просим, по крайней мере, согласия вести работу в Колонии при помощи нелегальных агентов. Желательно, чтобы местные власти об этом не знали, но необходимо одобрение и покровительство со стороны Лондона. Все существующие агенты и источники информации должны быть узаконены задним числом. В письменном виде, – закончил он и встал, бросив суровый взгляд на Лейкона.
И снова Гиллем и Смайли мрачно устроились в фойе, на том же диванчике цвета лососины, на котором, словно попутчики в поезде, начали сегодняшний день.
– Почему? – негромко спросил Гиллем.
Но, во-первых, задавать Джорджу Смайли вопросы в тот день было просто признаком дурного тона, а во-вторых, это было строжайше запрещено суровым предупреждением над их головами.
«Подумать только, так глупо просчитаться: замахнуться на слишком многое – и в результате остаться с носом, – в унынии размышлял Гиллем. – Ты сам вырыл себе яму. Бедняга Джордж: постарел, да и вообще уже не тот. Единственная операция, которая могла помочь нам снова вернуться к жизни… Жадность – вот что тебя сгубило. Жадность, когда старый шпион захотел вернуть все разом. Конечно, я его не брошу, – думал Гиллем. – Я не сбегу с тонущего корабля. Мы заведем ферму и будем выращивать цыплят. Молли может вести бухгалтерию, а Энн в сельской тиши может крутить романы с наемными работниками».
– Как вы себя чувствуете? – обратился он к Смайли.
– Чувства тут дело десятое, – ответил тот. «Большое спасибо,» – подумал Гиллем.
Прошло двадцать минут. Смайли не пошевельнулся. Голова опустилась на грудь, глаза закрылись – можно было подумать, что он молится.
– Может быть, вечером стоит устроить себе выходной? – предложил Гиллем.
Смайли только нахмурился.
Появился служащий и пригласил их вернуться в комнату заседаний. Во главе стола теперь сидел Лейкон, он вел себя как большой начальник. Эндерби сидел через два места от него и вполголоса разговаривал с Хаммером. Преториус был похож на грозовую тучу, за его мрачностью были видны вспышки молний, а его спутница поджала губы, всем своим видом выражая неодобрение, возможно, даже сама не сознавая того. Лейкон, чтобы все замолкли, пошелестел лежавшими перед ними бумагами и, как судья, который хочет подольше помучить и заинтриговать аудиторию, прежде чем объявить главное решение комитета, начал в деталях зачитывать все выводы, к которым пришли члены Комиссии.
Министерство финансов заявило серьезный протест (это занесено в протокол) в отношении нарушений Джорджем Смайли правил использования средств, находящихся на счете для финансирования операций. Смайли должен также иметь в виду, что любые запросы относительно права на проведение расследований и получения информации в Англии должны заранее согласовываться со Службой безопасности, а не «предъявляться с бухты-барахты в ходе заседания комитета в полном составе, поскольку заседание комитета – это не цирк и никому не нужно, чтобы новоявленные фокусники извлекали кролика из шляпы на глазах у изумленной публики». О воссоздании гонконгской резидентуры не может быть и речи. Да даже из соображений практических, из-за простого отсутствия времени, такой шаг сейчас невозможен. За этим заявлением, казалось, скрывался намек, что Смайли не должен был высказывать этого бесстыдного требования. Вопрос принципиальный, потребуются консультации на самом высоком уровне, и поскольку Смайли совершенно недвусмысленно выступил за то, чтобы не ставить губернатора в известность о фактах, обнаруженных его ведомством (реверанс Лейкона в сторону Уилбрахема), было бы очень трудно представить убедительные факты в пользу возобновления работы резидентуры в обозримом будущем, особенно в свете широкой огласки эвакуации Хай Хейвен, к сожалению, имевшей место.
– Я с величайшим сожалением вынужден принять ваше решение, – мрачно откликнулся Смайли.
«Господи, ну что же он не борется, – подумал Гиллем, – уж погибать – так с музыкой!»
– Принимайте его, как вам угодно, – ответил Эндерби, и Гиллем мог бы поклясться, что в глазах и у Эндерби, и у Хаммера он заметил торжествующие огоньки.
«Ах вы, сукины дети, – подумал он, не пытаясь подыскать более изысканную форму для чувств. – Уж вы-то не получите по знакомству бесплатных цыплят с нашей с Джорджем фермы». Мысленно он уже прощался с ними со всеми.
– Все остальные пожелания, – продолжил Лейкон, положив один и взяв другой листок, – относительно финансирования и срока запрошенных полномочий с определенными ограничительными оговорками и гарантиями удовлетворяются.
Парк был пуст. Большая часть посетителей разошлась, и теперь он был в распоряжении профессионалов. Кое-где на мокрой траве, словно солдаты после битвы, лежали влюбленные парочки. Дремали фламинго. Рядом с Гиллемом, в состоянии эйфории размашисто шествовавшим за Смайли, Родди Мартиндейл пел Джорджу дифирамбы:
– Я думаю, он просто великолепен. Непобедим. А хватка! Я обожаю, когда у людей есть хватка. Это качество, которое я больше всего ценю в людях. А Джорджу этого не занимать. Когда тебя переводят в другое место, начинаешь воспринимать вещи иначе. Должен признаться, на расстоянии многое понимаешь лучше. А ваш отец был арабистом, если я не ошибаюсь?
– Да, – односложно ответил Гиллем, его мысли по-прежнему были заняты Молли: он думал о том, можно ли еще пригласить ее поужинать.
– Да… арабист, и человек, воспитанный на «
Almanach de Gotha». A чем он занимался «до» или «после»?
Гиллем уже собирался оборвать все эти глупости, которых он просто не понимал, но вовремя сообразил, что Мартиндейл всего-навсего задает безобидный вопрос о научных интересах и пристрастиях его отца.
– «До» – конечно же до Рождества Христова. Всю жизнь, – ответил он. – Если бы это было возможно, он бы непременно вернулся к временам райских кущ Эдема.
– Я хотел бы пригласить вас на обед.
– Спасибо.
– О времени мы договоримся. Кого еще вы хотели бы видеть? Кто вам приятен? Кто вам нравится? Я люблю новых людей, перемены.
Перед ними, словно паря в насыщенном влагой, бодрящем воздухе, раздавался голос Эндерби, медленно-протяжно выражавшего восхищение победой, одержанной Смайли.
– Отличноезаседаньице. Очень многого добились. Ни в чем не уступили. Великолепно провели партию. Думаю, теперь вам нужно успешно довести дело до конца – и можно начинать думать о том, чтобы расширяться и сделать пристройку к своему зданию. А Кузены не подведут? Будут вести себя прилично? – Он кричал так, как будто они по-прежнему находятся в комнате, где можно не бояться подслушивания. – Ты там прозондировал почву? Ты уверен, что они подыграют, как надо, и при этом не постараются получить все лавры? Боюсь, что здесь до самого последнего момента нельзя быть уверенным, но ты, наверное, можешь удержать ситуацию под контролем. Посоветуй Мартелло не высовываться и ходить на цыпочках, а иначе он не успеет оглянуться, как будет иметь крупные неприятности с Колониальным ведомством. Жаль старину Уилбрахема – не повезло ему. Из него получился бы отличный губернатор Индии.
