– А как она называлась?
– Она продавала неочищенное виски в бочках американцам, которые там болтались, – сказала миссис Пеллинг, стоя у окна, спиной к ним. – И получала за это комиссионные, двадцать процентов. Они покупали эти бочки и оставляли их для выдержки в Шотландии, считая, что потом смогут их продать и вложенные в это деньги принесут им неплохую прибыль.
– Простите, кого вы имеете в виду, когда говорите «они»?.. – спросил Смайли.
– А потом ее любовник сбежал и прикарманил денежки, – сказала миссис Пеллинг. – Провернул дельце. Очень неплохо.
– Все это чистейший вздор! – выкрикнул мистер Пеллинг. – Эта женщина сошла с ума! Не слушайте ее!
– Скажите, пожалуйста, а где она жила в это время? – спросил Смайли.
– Запишите: «она была представителем», – говорил тем временем мистер Пеллинг, в отчаянии потрясая головой, как будто все полностью вышло из-под контроля, – «представителем компании по производству виски и секретным агентом».
– Она жила с пилотом, – сказала миссис Пеллинг. – Она называла его Малыш. Если бы не Малыш, она бы подохла с голоду. Он был великолепен, но война его всего перекорежила. Конечно, а как же могло быть иначе? То же самое было и с нашими мальчиками, разве не так? Вылеты на задания, день за днем и ночь за ночью. – Откинув голову назад, она вдруг громко прокричала, словно давая команду: «По машинам! Боевая тревога!»
– Она совершенно не в себе, – снова объяснил мистер Пеллинг. – В восемнадцать их нервы ни к черту не годились, по крайней мере, у половины из них. Но они все выдержали. Понимаете, они любили Черчилля, Им нравилось, что он не трусит. Совершенно спятила, – повторил мистер Пеллинг. – Кричит ни с того ни с сего. Совсем крыша поехала.
– Извините, – сказал Смайли, торопливо записывая. – А как звали Малыша? Пилота? Как его фамилия?
– Рикардо. Малыш Рикардо. Он лапочка. Знаете, он умер, – сказала она, обращаясь прямо к мужу. – Сердце Лиззи было совершенно разбито – правда, Нанк? Но все равно, пожалуй, так было лучше.
– Она ни с кем не жила, человекообразная ты обезьяна! Это все было специально так устроено. Она работала на английскую Секретную службу!
– О Боже мой, – с усталой безнадежностью вздохнула миссис Пеллинг.
– Нет, не твой Боже. А мой Меллон. Запишите это, Оутс. Дайте-ка я посмотрю, правильно ли вы записали. Меллон. Имя ее непосредственного начальника в английской Секретной службе было М-Е-Л-Л-О-Н, два «л». Меллон. Он изображал простого торговца. И неплохо справлялся с торговлей. Естественно, он же умный человек. Но на самом деле… – Мистер Пеллинг с силой ударил кулаком одной руки по ладони другой, звук получился неожиданно громкий. – Но на самом деле под маской приветливого и услужливого английского предпринимателя этот самый Меллон (два л) вел в одиночку тайную войну против врагов Ее Величества, и моя Лиззи помогала ему в этом. Торговцы наркотиками, китайцы, гомосексуалисты – эти иностранные шпионы, которые всеми силами пытаются подорвать мощь нашего славного государства… Моя бесстрашная дочь Лиззи и ее друг полковник Меллон вдвоем отважно вели войну, чтобы помешать их коварному наступлению! И это – чистейшая правда.
– Теперь-то я вижу, от кого у нее эта страсть к сочинительству, – сказала миссис Пеллинг и, оставив дверь открытой, удалилась по коридору, ворча что-то себе под нос.
Посмотрев ей вслед, Смайли увидел, что она остановилась на мгновение и наклоном головы пригласила его заглянуть к ней. Потом она исчезла в темном коридоре. Вдалеке хлопнула дверь.
– Это правда, – продолжал Пеллинг, все так же настойчиво, но немного спокойнее. – Да-да-да, все так и было. В английской разведывательной службе мою дочь уважали и ценили как отличного оперативного работника.
Сначала Смайли не отвечал: он был слишком сосредоточен на том, что писал. Поэтому какое-то время не было ничего слышно, кроме неторопливого поскрипывания ручки по бумаге и изредка шороха переворачиваемой страницы.
– Хорошо. Так, а теперь давайте я запишу и эти детали, если не возражаете. Разумеется, это будет держаться в строжайшей тайне. Должен сказать вам, что мы в нашей работе не так уж редко встречаемся с подобными вещами.
– Хорошо, – сказал мистер Пеллинг, и, с решительным видом усевшись на дерматиновое кресло, вынул из бумажника одинарный листок бумаги и протянул его Смайли. Это было письмо длиной в полторы страницы, написанное от руки. Почерк был одновременно и претенциозно-затейливый, и детский. Больше других букв привлекала внимание буква «Я», когда речь шла об авторе письма, затейливо украшенная завитушками, а все остальные буквы выглядели поскромнее. Письмо начиналось с обращения «Мой дорогой и милый папочка» и заканчивалось подписью «Твоя любящая дочь Элизабет», а между ними – текст, который Смайли сумел почти полностью запомнить наизусть.
«Я приехала во Вьентьян. Это город с маленькими домиками, в чем-то похожий на французские города, а в чем-то – немного дикий, но не беспокойся обо мне; у меня есть важные новости для тебя, которые я должна сообщить немедленно. Вполне возможно, что довольно долго ты не будешь иметь от меня никаких известий, но не волнуйся, даже если услышишь что-нибудь не хорошее. У меня все в порядке, обо мне заботятся, и я делаю все это ради Правого Дела, которым ты можешь гордиться. Как только я прибыла сюда, я обратилась к английскому торговому представителю здесь мистеру Макервуру (он англичанин), и он направил меня работать к Меллону. Я не имею права рассказать тебе, поэтому ты должен верить мне; его зовут Меллон, и он занимается торговлей, и преуспевает в этом, но это только половина дела. Меллон отправляет меня с заданием в Гонконг, я должна выяснить кое-что о золотых слитках и наркотиках, не подавая виду, что мне это интересно. Повсюду меня будут сопровождать люди, которые не дадут меня в обиду, а его настоящее имя – не Меллон. Макервур обо всем знает, но не подает виду. Если со мной что-нибудь случится, я ни о чем не пожалею, потому что и ты, и я знаем, что интересы Страны, важнее, и что значит один человек здесь, в Азии, где столько людей и где жизнь вообще ни во что не ставится? Это – хорошая Работа, папа, такая, о которой мы с тобой мечтали, особенно ты, когда воевал, защищая свою семью и тех, кого любил. Молись за меня и позаботься о маме. Я всегда буду любить тебя, даже если окажусь в тюрьме».
Смайли вернул письмо.
– Там нет даты, – бесстрастно заметил он. – Вы не могли бы сказать мне, когда оно было написано, мистер Пеллинг? Хотя бы приблизительно?
Пеллинг назвал ему не приблизительную, а точную дату. То, что он провел всю свою трудовую жизнь в Королевском почтовом ведомстве, не прошло даром.
– С тех пор она мне ни разу не писала, – с гордостью сказал мистер Пеллинг, складывая письмо и пряча его назад в бумажник. – И с того самого дня до сегодняшнего – ни единого слова, ни единого звука. Да это и не нужно. Совершенно не нужно. Мы – одно целое. Однажды это было сказано, а потом ни я, ни она больше не упоминали об этом. Она мне только намекнула. И я понял. И она знала, что я знаю. Лучшего взаимопонимания между отцом и дочерью просто быть не может. И все, что за этим последовало: Рикардо Как-Там-Его, живой или мертвый, – какая разница? Какой-то китаец, о котором она долдонит, – это тоже неважно: забудьте про него. Друзья-мужчины, друзья-женщины, коммерция – не обращайте внимания ни на что, о чем вам говорят! Это все – абсолютно все – прикрытие. Она не принадлежит сама себе, она полностью подчиняется им. Она работает на Меллона, и она любит своего отца. Точка.
