Если вам показалось, что ваш сосед поздно ночью, скажем, склонился над радиопередатчиком; или же если вы заметили, как странно в окне мигают огни, но из скромности или от недоверия не сообщили об этом в свой полицейский участок; если таинственный иностранец, в автобусе интересовавшийся вами и местом вашей работы, неожиданно оказался рядом с вами в вашей местной пивной; если ваш тайный любовник признался вам – от одиночества, из-за бравады или от отчаянной потребности выглядеть в ваших глазах более интересным, – что работает на немецкую разведку, так в этом случае, после переписки с каким-то несуществующим помощником несуществующего заместителя министра из Уайтхолла, весьма вероятно, как-нибудь к вечеру вас вызовут, чтобы бросить вызов блиц-кригу, и вы с замирающим сердцем пойдете вместе с сопровождающим по обшарпанному, заваленному мешками с песком коридору, направляясь в кабинет 909, где майор такой-то или капитан такой-то, фальшивые, как трехдолларовые банкноты, вежливо предложат вам изложить свое дело откровенно, не опасаясь никаких последствий.
Иногда, как повествует тайная история Отдела, эти зловещие доносы перерастали – а порой и сейчас перерастают – в серьезные дела, хотя направление деятельности Отдела сильно изменилось и охватывает теперь такие области, как рассмотрение добровольных предложений сотрудничества со Службой, анонимных доносов, вроде доноса на беднягу Фревина, и даже – в помощь презираемым службам безопасности – проведение опросов на предмет проверки благонадежности, что считается худшей из сибирских ссылок, так как, все еще оставаясь сотрудником Службы, вы оказываетесь далеко-далеко от серьезных операций Русского Дома.
И тем не менее из подобного рода наказаний можно извлечь не только урок смирения. Офицер разведки – ничто, если он потерял способность слушать, а Джордж Смайли, полненький, неспокойный, непритязательный, неутомимый рогоносец Джордж, постоянно протирающий свои очки подкладкой галстука, пыхтящий и вздыхающий в ответ своим вечным мыслям Джордж был лучшим из всех нас слушателем.
Смайли умел слушать своими припухшими, сонными глазами; он слушал самим наклоном своего кургузого тела, своей неподвижностью и понимающей улыбкой. Он умел слушать, потому что, за единственным исключением, которым была его жена Энн, он ничего не ожидал от своих друзей-коллег, ничего не критиковал и прощал в вас самое плохое еще до того, как вы это сами обнаружили. Он слушал лучше, чем микрофон, потому что его ум тут же реагировал на самое существенное, и он, казалось, обладал способностью определять существенное, еще не зная, куда оно приведет.
Именно так Джордж слушал мистера Артура Уилфреда Хоторна, проживающего в доме 12, Дин, в Руслип, за полжизни до меня в том самом кабинете 909, где теперь сидел я, с любопытством листая пожелтевшие страницы досье с пометкой “подлежит уничтожению”, которое я откопал на полках хранилища Отдела.
Я начал свои поиски лениво, можно даже сказать, легкомысленно, как если бы рассеянно перелистывал номер “Татлера” в своем клубе. И тут я понял, что читаю страницу за страницей, исписанные почерком Смайли с заостренными по-немецки буквами “т”, замысловатыми греческими “е” и с его легендарной закорючкой вместо подписи. Там, где в этом спектакле он был вынужден выступать лично, – а создавалось впечатление, что он старался всячески избегать этого вульгарного тяжелого испытания, – там он просто обозначал себя буквами “д.о.” – “дежурный офицер”. А поскольку он славился своим отвращением к инициалам, то сразу возникало ощущение его скрытного, даже затворнического характера. Обнаружь я неизвестное произведение Шекспира – и тогда не пришел бы в столь сильное возбуждение. Здесь было все: первое письмо Хоторна, расшифрованная магнитофонная запись бесед с ним, завизированная лично самим Смайли, и даже расписки Хоторна в получении им суточных и денег на карманные расходы.
От моей скуки не осталось и следа. Я больше не переживал свое понижение и не обращал внимания на тишину огромного пустого дома, в котором я был обречен находиться. Я был здесь с Джорджем и ожидал услышать шарканье башмаков преданного служаки Артура Хоторна, идущего по коридору на беседу со Смайли.
“Уважаемый сэр”, – пишет он “Начальнику Разведки Министерства Обороны”. Уже по этим строчкам любому англичанину видно, к какому классу он принадлежит, стоит только взглянуть на эти прямо-таки имперские заглавные буквы, столь обожаемые необразованными людьми. Я представил себе, как он выписывал их, возможно, даже пользуясь словарем. “Я желал бы, сэр, Просить Встречи с вашими Сотрудниками относительно Персоны, выполнявшей Специальное Задание Английской Разведки на высшем Уровне, чье Имя так же Важно для нас с Супругой, как и для Вас, но которое я соответственно не имею права назвать в этом Письме”.
Вот и все. Подпись: Хоторн, А.У., уоррент-офицер II класса в отставке. Иными словами, Артур Уилфред Хоторн, как впоследствии выяснили Смайли со своим помощником по списку избирателей, а потом и по материалам военного ведомства. Родился в 1915 году, записал тщательно Смайли в разделе биографических данных Хоторна. Мобилизован в 1939 году, служил в восьмой армии от Каира до Эль-Аламейна. Бывший старший сержант Артур Уилфред Хоторн дважды ранен во время боевых действий, имеет за все его заслуги три благодарности и одну медаль за доблесть, демобилизован без единого пятнышка в характеристике, “достойнейший пример лучшего солдата в мире”, написал, не скупясь на похвалу, командир в его характеристике.
Я знал, что как настоящий профессионал Смайли пришел в кабинет задолго до прибытия своего клиента, точно так же, как последние несколько месяцев это делал я; уселся за тот же обшарпанный сосновый желтый стол времен войны, обожженный по передней кромке, если верить легенде, вандалом-немцем; с тем же самым замшелым телефоном с буквами и цифрами на диске; с той же раскрашенной от руки фотографией королевы в 20-летнем возрасте верхом на коне. Я вижу, как Джордж, хмурясь, внимательно смотрит на часы, затем корчит недовольную мину, глядя на привычный для здешнего места беспорядок, ибо с незапамятных времен идет затяжная война между нами и министерством по поводу того, кто должен производить здесь уборку. Я вижу, как он достает из рукава носовой платок – он делает это с трудом, ибо ни один жест не достается Джорджу без борьбы, – и обтирает им сиденье своего деревянного стула, а затем проделывает то же самое со стулом Хоторна по другую сторону стола. Затем, как это не раз делал и я, он оказывает ту же услугу королеве, устанавливает рамку прямо и возвращает блеск ее молодым глазам идеалистки.
Дело в том, что Джордж, как и подобает хорошему офицеру разведки, уже пытается представить себе чувства своего подопечного. Бывший уоррент-офицер наверняка рассчитывает, что здесь царит порядок. Затем я вижу, как сам Хоторн, пунктуальный до минуты, появляется в сопровождении швейцара: его парадный костюм застегнут на все пуговицы, будто мундир, а носки его начищенных башмаков блестят в темноте как маленькие фонарики. Смайли описал его внешний вид лаконично, но точно: рост пять футов и семь дюймов, коротко остриженные седые волосы, чисто выбрит, вид ухоженный, осанка военная. Другие характеристики: немного прихрамывает на левую ногу, носит армейские ботинки.
