– Мне кажется, я говорил вам, сударь, что мы с оперой, увы, не созданы друг для друга. Мой вам совет: напишите на его бланке “любитель оперы”, и вы ответите на вопрос о его развлечениях.
– Спасибо, напишу. – Я перевернул еще одну страницу. – И врагов его никаких припомнить не можете? – спросил я, держа карандаш наготове.
Горст посерьезнел. Пиво начинало выветриваться.
– Признаюсь, над Сирилом посмеиваются, капитан. Но он относится к этому добродушно. Нельзя сказать, что Сирила недолюбливают.
– А вот, скажем, плохо о нем никто не отзывается?
– Не могу привести ни одной причины, по которой кто-либо стал бы плохо говорить о Сириле Артуре Фревине. Британский государственный служащий может быть суров, но он не злобен. Сирил выполняет свой долг, как и все мы. На нашем судне все счастливы. Я бы не возражал, если бы вы это записали тоже.
– В этом году он, кажется, ездил в Зальцбург на Рождество. В прошлом году тоже, верно?
– Правильно. Сирил всегда уезжает на Рождество. Он ездил в Зальцбург. Слушал музыку. Это единственное, в чем он никогда никому в “Танке” не идет ни на какие уступки. Некоторые наши молодые пробуют жаловаться, но я их не поощряю. “Сирил в другом идет вам навстречу, – говорю. – Он среди вас старший, он любит ездить в Зальцбург ради музыки; это немногое, что у него есть, пусть так и будет”.
– Он оставляет адрес, по которому там останавливается?
Горст не знал, но по моей просьбе позвонил в свой отдел кадров и получил его. Одна и та же гостиница четыре последних года подряд. С Модрияном он тоже поддерживал отношения четыре года, подумал я, вспомнив письмо. Четыре года в Зальцбурге, четыре года с Модрияном, и затем весьма уединенный образ жизни.
– Вы не знаете, он не с другом туда ездил?
– У него в жизни не было друзей, капитан. – Горст зевнул. – И, уж конечно, нет такого, с кем бы можно было поехать в отпуск. Пообедаем в следующий раз? Говорят, что, если пощекотать начальство, вам дают весьма приличные представительские.
– Рассказывал ли он о Зальцбурге по возвращении? Как он там развлекался, какую музыку слушал и тому подобное? – Благодаря Салли я узнал, что человеку положено развлекаться.
Быстро изобразив раздумье, Горст покачал головой.
– Если Сирил и развлекается, сударь, то весьма и весьма приватно, – сказал он и ухмыльнулся на прощание.
Нет, Салли совсем не так представляет себе развлечение.
* * *
Я заказал из своего кабинета в Отделе билет на надежный рейс в Вену и поговорил с Тоби Эстергази, который благодаря своему неисчерпаемому таланту выживать был недавно произведен в руководители резидентуры.
– Потряси для меня гостиницу “Белая роза” в Зальцбурге. Сирил Фревин, британский подданный. Останавливался на Рождество четыре последних года подряд. Мне нужно знать, когда он приезжал, сколько жил, останавливался ли там раньше, с кем, сколько платил по счетам и за что. Билеты на концерты, экскурсии, ресторан, женщины, мальчики, празднования – все, что возможно. Но будь поосторожнее с местными. Представишься агентом по бракоразводным делам или кем-нибудь другим.
Тоби, естественно, пришел в ужас.
– Нед, послушай. Нед, это совершенно исключено. Я в Вене, понимаешь? Зальцбург на другой стороне земного шара. Не город, а пчелиный улей. Мне нужно увеличить штат, Нед. Скажи Барру. Он не представляет, как здесь трудно. Выбей для меня еще двух ребят, и мы все для тебя сделаем, будь уверен. Извини.
Он попросил неделю. Я дал ему три дня. Он сказал, что приложит все силы, и я поверил ему. Он сказал, что слышал, будто мы с Мейбл разошлись. Я опроверг слухи.
На моей памяти наблюдатели всегда выбирали для себя заброшенные дома, расположенные поблизости от автобусных линий и аэропорта. Выбор Монти для размещения своей штаб-квартиры пал на дворец в сомнительном стиле короля Эдуарда. Из выложенного плиткой холла каменная лестница величественно вилась до пятого этажа, увенчанного фонарем из витражей. Совершая восхождение, я наблюдал, как, словно во французской комедии, распахивались и затворялись двери, а странная команда Монти в разной степени раздетости сновала между раздевалкой, кафетерием и залом заседаний, отводя глаза от постороннего. Я достиг башенки, бывшей некогда ателье художника. Где-то неподалеку четыре женщины шумно сражались в пинг-понг. А поближе два мужских голоса под струями душа распевали “Иерусалим” Блейка.
Я давно не виделся с Монти, но ни прошедшие годы, ни положение Главного наблюдателя не состарили его. Небольшая седина да чуть резче очерченные щеки. Он от природы был неразговорчив, поэтому мы несколько минут просто сидели и попивали чай.
– Значит, Фревин, – сказал он наконец.
– Фревин, – сказал я.
Подобно снайперу, Монти умел ограждать себя от внешнего мира.
– Фревин – чудак, Нед. Он ненормальный. Правда, кто знает, что значит быть нормальным, а в отношении Сирила тем более, особенно когда судишь по слухам и тому подобное. Почтальон, молочник, соседи, как обычно. Не поверишь, каждый готов пооткровенничать с мойщиком окон. Или со служащим телефонной компании, который никак не может найти какую-то коробку. Тем не менее мы занимались им всего два дня.
Когда Монти начинал рассуждать подобным образом, оставалось лишь набраться терпения и ждать.
– И две ночи, разумеется, – добавил он. – Если считать ночи. Сирил по ночам не спит, это точно. Все бодрствует, судя по его окнам и чашкам из-под чая по утрам. И эта его музыка. Одна из его соседок собирается даже на него пожаловаться. Никогда прежде этого не делала, но сейчас готова. “Что с ним стряслось? – говорит. – Гендель на завтрак – это одно, но Гендель в три часа ночи – это нечто другое”. Она считает, что у него начался климакс. Говорит, что у мужчин в его годы это бывает, как и у женщин. Нам этого не проверить, так ведь?
Я усмехнулся. И опять стал ждать момента.
– Зато она – знает, – сказал Монти задумчиво. – Ее старик ушел к школьной учительнице. И у нее нет уверенности, что он вернется. Чуть не изнасиловала нашего милого паренька, когда тот пришел снимать показания счетчика. Так-то. Кстати, а как Мейбл?
Я подумал, не дошли ли и до него слухи, но решил, что, будь это так, он не задал бы вопроса.
– Хорошо, – ответил я.
– Сирил раньше брал с собой в вагон газету. “Телеграф”, если тебе интересно. Сирил лейбористов не жалует, считает их пошляками. А сейчас больше газету не покупает. Он сидит и смотрит. Это все, что он делает. Нашему парню вчера пришлось ткнуть его в бок, когда поезд подошел к Виктории. Он вышел, как во сне. А вчера вечером по дороге домой он отстучал на портфеле целую оперу. Нэнси утверждает, что Вивальди. Ну, ей лучше знать.
Помнишь Поля Скордено?
Я сказал, что помню. Монти любил отступления. Вроде “а как Мейбл?”.
