– Что ты такое говоришь, Тедди?
– Я прав, Саша?
– Ты настолько не прав, что мне дурно. Иди и будь англичанином. Участвуй в своих собственных гребаных войнах.
Саша с трудом поднимается на ноги, застегивает пуговицы рубашки. Дыхание становится порывистым. Может, у него язва, может, какая еще внутренняя болезнь. «Мы снова в отеле „Дрезден“, – думает Манди, когда Саша оглядывается в поисках пиджака. – Мимо течет все та же гребаная река, а между нами все та же бездонная пропасть. Через минуту он уедет в солнечный закат и оставит меня, бесчувственного идиота, каким я всегда и был».
– Это мой чертов банк, Саша, – молит он. – Ради бога, сядь и перестань изображать примадонну. Мне нужна твоя помощь.
Именно так он планировал продолжить игру, если бы ему не удалось добиться признания сквозь слезы, на которое он рассчитывал.
* * *
Саша снова сидит, но теперь подобрал колени к груди и охватил их руками, а костяшки пальцев побелели от напряжения. Челюсть выпячена, как бывало, когда он говорил о герре пасторе, и он ни на секунду не отрывает глаз от лица Манди. Еда и вино более его не интересуют. Все внимание Саши сосредоточено на словах Манди и на выражении лица Манди, с которым он их произносит. И Манди едва ли удалось бы выдержать эту проверку, не пройди он суровую школу, когда год за годом лгал Профессору и его помощникам.
– Моему банку не дает покоя вопрос, откуда взялись деньги, – жалуется Манди, вытирая со лба пот. – В наши дни действуют жесткие инструкции на случай неожиданного поступления крупных сумм. Все, что больше пяти тысяч долларов, вызывает подозрения.
Он выстилает фактами дорогу к выдумке.
– Они отследили путь денег, и им не понравилось то, что удалось выяснить. Они намерены обратиться в компетентные органы.
– Какие органы?
– Я полагаю, те самые. Откуда мне знать. – Он еще сильнее сгибает правду. Еще мгновение, и она сломается. – Они прислали сюда человека. Он представился сотрудником центрального офиса. Задавал вопросы насчет того, кто стоит за этими платежами. Как будто они имели криминальное происхождение. В своих ответах я следовал рекомендациям людей Дмитрия, но они его не удовлетворили. Претензии сводились к тому, что мне нечего им показать, ни контракта, ни каких-либо писем. Я даже не мог назвать ему имя моего благодетеля. Взял и получил полмиллиона долларов неизвестно от кого, из мест с подмоченной репутацией, отмытых через большие банки.
– Тедди, это чисто фашистская провокация. Эти мерзавцы очень уж долго держали тебя на крючке, вот и разозлились, когда ты с него соскочил. Я думаю, ты оказался очень уж наивным.
– Потом он спросил, имел ли я в прошлом что-то общее с анархистами. Или с их сторонниками. Он говорил про евроанархистов. Таких, как Фракция Красной армии и Красные бригады. – Манди делает паузу, дабы эта дезинформация дала какой-то эффект, но эффекта нет. Саша все так же смотрит на него, в глазах – шок, появившийся в тот самый момент, когда Манди ступил на эту дорогу.
– И ты? – спрашивает Саша. – Что ты ответил?
– Я спросил, при чем тут анархисты.
– А он?
– Спросил, почему меня выслали из Берлина.
– И ты?
Манди хочется рявкнуть на Сашу, чтобы тот прекратил допрашивать его и просто слушал. «Я пытаюсь посеять в тебе тревогу, вытащить тебя из этой передряги, заставить признаться, а ты смотришь на меня так, словно злодей – это я, а ты белый и пушистый».
– Я сказал, что в молодости был бунтарем, как и любой другой, и не думаю, что сей факт каким-то боком связан с моими нынешними отношениями с банком или получением денег от уважаемого Фонда. – Он продолжает фантазировать. – С тех пор они не оставляют меня в покое. Дали заполнить кучу каких-то бланков, а вчера мне позвонил какой-то человек, представившийся сотрудником отдела специальных расследований, и спросил, могу ли я назвать лиц, которые подтвердили бы мою добропорядочность в последние десять лет. Саша, пожалуйста, послушай меня…
Теперь он становится Сашей: глаза круглые, руки призывно протянуты вперед, точно так же вел себя Саша, когда умолял взойти с ним на вершину горы.
– Ты действительно больше ничего не можешь сказать мне о Дмитрии? Очень помогло бы его настоящее имя… какие-то сведения о прошлом… естественно, добропорядочные сведения… какая-то информация о том, как он нажил свое состояние… какие у него политические взгляды? – И еще веский довод: – Я сейчас словно уж на горячей сковородке, Саша. Этот тип от меня просто так не отстанет.
Манди стоит, Саша, не изменивший позы, смотрит на него снизу вверх. Но вместо страха и чувства вины в его глазах жалость к другу.
– Тедди. Я думаю, ты прав. Тебе следует выйти из этого проекта до того, как будет поздно.
– Почему?
– Я спрашивал тебя раньше, когда мы поехали на встречу с Дмитрием. Я спрашиваю тебя вновь. Ты действительно веришь своей риторике? Ты действительно готов к возвращению на интеллектуальные баррикады? Или ты один из тех ура-патриотов, которые храбро маршируют на войну, но при звуке первого выстрела начинают рваться домой?
– Я готов вернуться, если баррикады интеллектуальные и никакие другие. Что мне сказать банку?
– Ничего. Порви их бланки. Не отвечай на звонки. Пусть носятся со своими фантазиями. Ты получаешь деньги от арабского благотворительного фонда, а когда у тебя еще не росла борода, ты был псевдобунтарем в Берлине. Для их бедных больных рассудков этого более чем достаточно. Для них ты – евро-террорист с происламистскими симпатиями. Они упоминали, что твой друг – известный возмутитель спокойствия Саша?
– Нет.
– Я разочарован. Я думал, что являюсь главным козырем в затеянной ими игре. Пошли, Тедди. – Он начинает собирать остатки еды, раскладывает ее по пластмассовым контейнерам. – Хватит этих глупых разговоров. Мы вернемся в твою прекрасную школу, напьемся и ляжем спать на чердаке, как в давние времена. А утром, перед тем как я уеду в Гамбург, ты скажешь мне, должен ли я искать на твое место нового человека. Это не проблема, будь уверен. А может, к тому времени мужество вернется к тебе, а?
И с этим Саша обнимает Манди за плечо. Чтобы подбодрить его.
* * *
На велосипедах они едут бок о бок, как привыкли. Манди лениво нажимает на педали, подстраиваясь под Сашину скорость. Уже выпала вечерняя роса. Река течет рядом, красный замок наблюдает за ними в сгущающихся сумерках.
– Знаешь, что самое плохое… я бы даже сказал, отвратительное, в этих банкирах? – спрашивает Саша, руль выворачивается, он чуть не врезается в Манди, но в последний момент успевает выровнять велосипед.
– Жадность, – предполагает Манди.
– Хуже. Гораздо хуже.
– Власть.
– Даже хуже, чем власть. Они стараются стричь нас всех под одну гребенку. Либералов, социалистов, троцкистов, коммунистов, анархистов, антиглобалистов, борцов за мир. Всех красят розовым цветом. Мы все ненавидим евреев и Америку, мы все тайком восхищаемся Усамой. Знаешь, о чем они мечтают, твои банкиры?
