Она неожиданно покраснела и перевела дух.
— В школе права мы много говорили о верховенстве закона над жизнью, — сказала она. — А о чем говорит вся немецкая история? Закон не защищает жизнь, он подрывает ее основы. Так мы поступали с евреями. А в сегодняшней американизированной форме он санкционирует пытки и похищения на государственном уровне. И эта штука заразная. Ваша страна от нее не застрахована, как и моя. Такому закону я не служу. Я служу Иссе Карпову. Он мой клиент. И мне ничуть не жаль, если вас это смущает.
Однако скорее это смутило ее, поскольку лицо Аннабель сделалось пунцовым.
— Насколько ваш клиент в курсе ситуации? — спросил Брю после затянувшегося молчания.
— В мои обязанности входит информировать его, так что я его проинформировала.
— Как он к этому отнесся?
— То, что мы воспринимаем как плохие новости, он воспринимает по-своему. С интересом меня выслушав, он пребывает в убеждении, что вы решите все проблемы. Дом, если вы не заметили, находится под наблюдением. Эти знатоки души и сердца в полицейской форме, что недавно нанесли визит Лейле… надо полагать, они большие специалисты в этой области.
— Мне показалось, что вы их знаете.
— Кто же в приюте их не знает. Известные ищейки.
Отчасти чтобы избежать ее прямого взгляда, отчасти же чтобы получить короткую передышку, Брю прошелся по комнате.
— Я должен задать вашему клиенту вопрос. — Он снова стоял перед ней. — Возможно, вы сумеете ответить за него. По условиям, связанным с допуском к счету его так называемого покойного отца, предполагается некий… инструмент. Без этого инструмента нельзя претендовать на счет.
— Речь идет о ключе?
— Возможно.
— Маленький ключ с зубцами с трех сторон?
— Не исключено.
— Я спрошу его, — сказала она.
На ее губах играла улыбка? Брю показалось, что между ними пробежала искра, словно между двумя заговорщиками. Дай бог, коли так.
— При условии, что он заявит о своих правах, — добавил он твердо. — Если удастся его в этом убедить. В противном случае мы возвращаемся в исходную точку.
— Речь идет о больших деньгах?
— Если он заявит о своих правах и соблюдет все формальности, то наверняка назовет вам сумму, — сухо ответил он.
Но тут с бухты-барахты то ли в сердце доброта взыграла, то ли он на миг забыл, что он по рождению и воспитанию трезвый банкир. Его пронзило странное ощущение: будто кто-то реальный, готовый отдаться спонтанным человеческим чувствам, вместо того чтобы воспринимать их как угрозу здоровому финансовому менеджменту, продиктовал ему следующие слова:
— Но если, пока суд да дело, я могу лично чем-то помочь, чем угодно, в разумных пределах, я буду рад оказаться полезным. Даже счастлив. Я сочту это за привилегию.
#
Она смотрела на него не шелохнувшись, так что он даже засомневался, а произнес ли он эти слова.
— Помочь каким образом? — наконец спросила она.
Ему ничего не оставалось, как идти вперед, а поскольку он так и так двигался в этом направлении, то внутреннего протеста у него не возникло.
— В разумных пределах, в пределах моих возможностей. Я положусь на ваши советы. Всецело. Я исхожу из того, что он не самозванец. Ничего другого, похоже, мне не остается.
— Мы оба должны исходить из этого, — заметила она нетерпеливо. — Я пытаюсь понять, что вы имели в виду, говоря о своей готовности помочь.
Брю не лучше ее знал, что он имел в виду, но ясно было то, что в ее глазах уже не читалось обвинение; видимо, его слова каким-то образом совпали с ее намерениями, даже если осознание этого факта еще только формировалось в ее голове.
— Наверное, я имел в виду деньги. — Он произнес это с некоторым смущением.
— Вы могли бы, например, одолжить ему некую сумму прямо сейчас, в счет его будущего наследства?
И вновь на миг проснулся сидящий в нем банкир.
— Через банк? Нет. Пока его законные права не будут подтверждены — нет. Это исключено.
— Тогда о каких деньгах идет речь?
— А ваша организация разве не располагает средствами в расчете на такие случаи?
— В «Северном приюте» в настоящий момент средств хватит разве только на билет до ближайшего центра депортации.
— И никакого… помещения, где бы его могли временно разместить?
— И где полиция не нашла бы его через пять минут? Нет.
Брю не спешил сдаваться.
— А если он действительно болен? Если он сошлется на свою болезнь? Никто не станет депортировать тяжелобольного человека.
— Если он сошлется на свою болезнь, что и делает половина нелегалов — именно так мы и поступили в случае с Магомедом, — и если врачи согласятся с тем, что он нетранспортабелен, его доведут до нужной кондиции в хорошо охраняемой больнице, чтобы затем депортировать. Еще раз спрошу: о каких деньгах вы ведете речь?
— Я полагаю, сумма будет зависеть от реальных потребностей, — сказал Брю, выступая снова в образе банкира. — Если вы обрисуете мне хотя бы в общих чертах, что вы собираетесь с ней делать…
— Я не могу. Это конфиденциальная информация клиента.
— Конечно. Я понимаю. Само собой. Но если мы говорим о, так сказать, скромном вспомоществовании, чтобы помочь ему как-то перебиться…
— Не таком уж скромном…
— …То, с учетом всех обстоятельств, это будут средства из моего собственного кармана. Для вашего клиента. Через ваше посредничество, но в его пользу.
— Деньги под расписку?
— Упаси бог! — А что, собственно, его так шокировало? — Обычная дружеская ссуда, которая со временем, надеюсь, будет возвращена… или, предположим, не будет. Нет, никакая расписка не требуется.
Он это сказал. Сказал и сам в это поверил, так что при необходимости повторил бы свое предложение еще и еще раз.
Теперь пришел черед ее сомнениям.
— Речь может идти о… хм… порядочной сумме.
— Смотря что вы в это вкладываете. — Он не удержался от характерной банкирской улыбки, означавшей: то, что представляется порядочной суммой для вас, не обязательно покажется такой для меня.
— Если она ему в конечном счете не понадобится, я верну вам эти деньги. Можете мне поверить.
— Я в этом не сомневаюсь. Так о какой сумме идет речь?
Что она сейчас подсчитывала? Сколько он может себе позволить или во что оценить то, что у нее на уме? И давно ли это у нее на уме? Еще с тех пор, когда они сюда пришли, или с момента, когда он заронил в ее голову эту мысль?
— На то, что ему необходимо сделать, — если мне удастся уговорить его это сделать, — понадобится, я думаю, не меньше… тридцати тысяч евро. — Она пробормотала эту сумму, словно в надежде, что так она покажется менее значительной.
