#
Первым делом, невольно действуя в соответствии с семейными правилами взаимоотношений с клиентом, она трезво сформулировала для себя исходные данные:
с момента, когда нога Иссы ступила на шведскую землю, положение его сделалось безнадежным;
нет ни одной легальной процедуры, дающей ему хотя бы слабую надежду на спасение;
бедняги, отважившиеся дать ему кров, рискуют головой. Здесь ему оставаться никак нельзя.
После чего она перешла к практической стороне дела: каким образом, в теории и на практике, с учетом сложившейся ситуации, она, Аннабель Рихтер, выпускница юридических факультетов университетов Тюбингена и Берлина, может исполнить свой высший долг перед клиентом?
Как может она наилучшим образом спрятать, обустроить и накормить упомянутого клиента — тоже входит в их семейный кодекс, и тот факт, что от тебя почти ничего не зависит, абсолютно не оправдывает твоего бездействия.
Адвокат — это не айсберг, Аннабель, учил не кто-нибудь, а ее отец! Наша профессия предполагает чувства, другое дело, что мы должны уметь их контролировать.
Да, дорогой отец. Но тебе никогда не приходило в голову, что, контролируя свои чувства, ты растаптываешь их? Сколько раз надо произнести вслух «мне очень жаль», чтобы перестать испытывать жалость?
И что, прости, ты подразумеваешь под словом контролировать? Найти подходящие легальные причины для совершения аморального поступка? Если так, то не этим ли занимались блистательные немецкие адвокаты в эпоху Великого Исторического Вакуума, иначе известную как времена нацизма, двенадцать долгих лет, почему-то почти не затронутых в наших семейных дискуссиях? Короче, с этой минуты я сама контролирую свои чувства.
Всякий раз, когда я совершала очередной грех в твоих глазах, ты говорил мне, что я вправе делать все, что мне заблагорассудится, если я готова заплатить с лихвой за содеянное. Так вот, дорогой отец, я готова. Я заплачу с лихвой. Даже если придется попрощаться со своей замечательной, хотя и короткой карьерой.
И так уж случилось, что благосклонное Провидение, если в него верить, сделало меня обладательницей сразу двух квартир: родительской, откуда я не чаю сбежать, и маленькой жемчужины на заливе, которую я купила на последние деньги, оставшиеся от моей любимой бабушки, полтора месяца назад. В данную минуту квартира находится в процессе лихорадочного обновления. Мало того, Провидение, или чувство вины, или нежданный прилив сострадания — сейчас недосуг разбираться — позволили ей разжиться деньгами. Деньгами Брю. Благодаря чему теперь, помимо краткосрочного аварийного плана ограниченного действия и минимальных удобств, появился еще и долгосрочный, дающий свободу выбора и позволяющий — не без помощи ее милейшего братца Гуго — не только надежно спрятать Иссу от преследователей, но и вернуть его на путь выздоровления.
«Я полагаю, вы мне позвоните». Брю сказал это так, словно его, так же как и Иссу, надо спасать.
Но от чего? От эмоциональной опустошенности? И если он тонет, то достаточно ли будет просто протянуть ему руку?
#
Они пришли к ее дому. Повернув голову, она увидела, что Исса притаился в тени разросшейся липы. Его седельная сумка потерялась в складках просторного черного пальто.
— Что случилось?
— Ваш КГБ, — пробормотал он.
— Где?
— Они ехали за нашим такси. Сначала в большой машине, потом в маленькой. Мужчина и женщина.
— Просто две случайные машины.
— У них было радио.
— В Германии во всех машинах есть радио. А в некоторых и телефоны. Исса, не надо. И говори потише, а то мы всех перебудим.
Оглядевшись и не заметив на улице ничего необычного, она отперла входную дверь и мотнула головой, предлагая ему войти, но он отошел в сторонку и настоял на том, чтобы она вошла первой, а он за ней, и то не сразу.
Уходила она сегодня второпях. Двуспальная кровать разобрана, подушка смята, сверху валяется пижама. В платяном шкафу два отделения — слева висели ее вещи, справа Карстена. Его вещички она сложила три месяца назад, но у него так и не хватило духу за ними приехать. А может, он полагал, что, не забирая вещи, он тем самым утверждает свое право вернуться. Да пошел он. Фирмовый пиджак из оленьей кожи, дизайнерские джинсы, три рубашки, кожаные мокасины. Она бросила все это на кровать.
— Это вещи твоего мужа, Аннабель? — поинтересовался Исса, стоя в дверном проеме.
— Нет.
— Тогда чьи же они?
— Человека, с которым я встречалась.
— Он умер, Аннабель?
В эту минуту она пожалела о том, что предложила ему обращаться к ней по имени, хотя она так поступала со всеми клиентами.
— Мы расстались.
— А почему вы расстались, Аннабель?
— Потому что мы не подходили друг другу.
— А почему не подходили? Разве вы не любили друг друга? Возможно, ты была с ним чересчур сурова, Аннабель. Это возможно. Ты бываешь излишне сурова, я замечал.
В первую секунду она растерялась: то ли рассмеяться, то ли влепить ему пощечину. Но, взглянув на него пристальнее, она увидела в его глазах простодушное недоумение со страхом пополам и сразу вспомнила, что в мире, откуда он вырвался, не существовало такого понятия, как частная жизнь. И тут же она поймала себя на другой мысли, которая ее одновременно смутила и озадачила: она была первой женщиной, с которой он оказался наедине после нескольких лет тюремного заключения, и сейчас они стояли в ее спальне, а утро только занималось.
— Исса, ты не спустишь это вниз?
Отступив назад, чтобы освободить ему подход, она подумала про себя, не стоило ли ей переложить мобильник в карман куртки, хотя… если возникнут осложнения, кому звонить? Вещевой мешок Карстена собирал пыль на шкафу. Исса спустил его вниз и положил на кровать рядом с одеждой, которую она сразу в него затолкала. Затем она достала из открытого настежь шкафа свернутый в рулон спальный мешок.
— Он тоже адвокат, Аннабель? Этот человек, с которым ты встречалась?
— Не важно, кто он. Дело прошлое, и в любом случае тебя это не касается.
Теперь уже ей захотелось срочно увеличить дистанцию между ними. На кухне, как бы она ни отстранялась, его рост подавлял ее. Она поставила на стол бумажный пакет и стала один за другим вытаскивать продукты, требовавшие его одобрения. Зернистый хлеб? Да, Аннабель. Зеленый чай? Сыр? Йогурт из прикольного магазинчика органических продуктов в десяти минутах езды на велосипеде, в котором она упрямо закупала еду, бросая вызов супермаркету под боком? Да, Аннабель.
— Я не могу предложить тебе мясо, потому что его не ем.
Но на самом деле она хотела этим сказать следующее: ничего такого не происходит, я тебе помогаю, вот и все. Я твой адвокат, и этим все сказано. Я это делаю не для мужчины, а потому, что у меня есть принципы.
