— Со своим светочем?
— Мистер Лампион прилетит из Берлина, где, как я понимаю, находится его бизнес. Они предлагают обсудить за ланчем возможности сотрудничества без каких-либо обязательств. Проект у них основательный, требующий серьезной проработки.
— И давно я в курсе дел?
— Ровно неделю, мистер Томми. Мы обсуждали данный вопрос в это же время в прошлый понедельник. Благодарю.
А благодарю-то тут при чем? — подумал Брю. Вслух же спросил:
— Кто сошел с ума? Мир или я, фрау Элли?
— Так любил говорить ваш покойный отец, мистер Томми, — сухо ответила фрау Элленбергер. А Брю уже снова мысленно переключился на Аннабель, эту полную жизни независимую молодую особу на велосипеде, чье «я» не зависело от светских условностей.
#
К его удивлению и облегчению, господа Форман и Лампион составили ему неплохую компанию. Еще до его появления они успели обаять Марио, который не только проводил их к любимому столику Брю у окна, но и подсказал, какое тосканское белое вино он предпочитает, так что оно уже стояло наготове, закупоренное, в ведерке со льдом.
Позже Брю терялся в догадках, как они узнали, что он ходит на водопой именно в «Ла Скала», а впрочем, всем финансистам Гамбурга это было доподлинно известно, так почему не этим двоим? Или, может, Форман обаял фрау Элленбергер и выудил из нее необходимую информацию? Что-что, а обаяние Форман выливал ведрами. Иногда мы встречаем своего двойника и мгновенно находим с ним общий язык. Форман был одного роста и возраста с Брю, даже форма головы у него была такая же. Одет он был с патрицианской небрежностью, приведшей Брю в восхищение, глаза его весело искрились, а обезоруживающая улыбка тут же вызывала ответную реакцию. Голос его, низкий и доверительный, выдавал в нем человека, научившегося принимать мир таким, каков он есть.
— Томми Брю! Славно, сэр, как славно, что мы здесь собрались, — пробормотал он, вставая Брю навстречу. — Знакомьтесь: Йен Лампион, мой сообщник по мерзким делишкам. Можно называть вас Томми? Я тоже Эдвард, как и ваш достопочтенный батюшка, хотя для краткости меня зовут Тедом. А вот ваш отец на это никогда бы не согласился, не правда ли? Он был Эдвард и только Эдвард.
— В крайнем случае «сэр», — в тон ему заметил Брю ко всеобщему удовольствию.
Отметил ли он этот собственнический тон по отношению к его отцу? В глубине души, где у него все было под контролем… во всяком случае, до этой пятницы, пусть даже он не отдавал себе в этом отчета. Эдвард Амадеус, кавалер ордена Британской империи, был легендой при жизни и таковой оставался после смерти. Брю привык к тому, что люди говорили о нем как о близком знакомом, и воспринимал это как комплимент.
Его первое впечатление от Лампиона тоже было благоприятным. Ограниченный опыт общения Брю с новым поколением подсказывал ему, что Лампион выгодно отличается от нынешних молодых англичан. Маленького росточка, подтянутый, покатые плечи, хорошо сидящий темно-серый костюм, пиджак, застегнутый на одну пуговицу, — стиль быстро продвигающегося менеджера, каким в свое время был сам Брю. Его каштановые волосы были по-армейски коротко подстрижены. Говорил он негромко и взвешенно, с подкупающей вежливостью. И при этом, подобно Форману, излучал спокойную уверенность независимого человека. Его нейтральный акцент, не выдававший в нем принадлежности к высшему классу, также затронул демократическую струнку Брю.
— Как это мило, что вы решили к нам присоединиться, Йен, — радушно сказал он, желая сразу установить контакт. — Мы, частные банкиры, порой чувствуем себя несколько не у дел рядом с большими ребятами, пускающими пыль в глаза.
— Для меня большая честь познакомиться с вами, Томми, можете мне поверить. — Лампион второй раз крепко сжал руку Брю, как будто не хотел ее отпускать. — Мы слышали о вас столько хорошего, да, Тед? Ни одного худого слова.
— Ни осьмушки слова, — соригинальничал Форман, после чего они расселись, и тут же подскочил Марио со здоровенным окунем, который, поклялся он, убит в их честь и которого они после короткого спора предложили запечь в морской соли. А пока суд да дело, почему бы им не съесть по парочке гребешков в чесночном соусе?
— Ланч за наш счет, — предупредили гости.
— Только за мой, — возразил Брю. — Банкиры всегда расплачиваются.
Но они задавили его числом. К тому же это была их идея. И тогда Брю принял единственно правильное решение — откинулся на спинку стула и приготовился получать удовольствие, при этом прекрасно сознавая, что господа Форман и Лампион наверняка попытаются его обобрать, как многие из тех, с кем ему приходилось иметь дело. Что ж, пусть попробуют. Если они и хищники, то, по крайней мере, цивилизованные хищники, а это, видит бог, нынче редкость. После тоскливых выходных, отсутствия звонков от Аннабель и оставившего осадок несложившегося разговора с фрау Элли он, как ни странно, не был настроен критически.
И вообще, черт побери, ему нравились британцы. Будучи экспатриантом, он испытывал сильную ностальгию по родной земле. Восемь кошмарных лет в шотландском пансионе оставили в нем зияющую дыру, которую не могли заполнить все эти прожитые за границей годы; отчасти поэтому он сразу сошелся с Форманом, и Лампион, как завороженный эльф, только и успевал, что переводить восхищенную улыбку с одного игрока на другого.
— Увы, он даже не пригубит. — Форман извинялся за своего приятеля, так и не прикоснувшегося к вину, которое Марио налил в его бокал. — Ох уж эта молодая поросль. Не то что мы, старперы. За старперов! Ваше здоровье!
И за Аннабель Рихтер, которая разъезжает на своем велике в моем мозгу, когда ей заблагорассудится.
#
Позже Брю с трудом пытался припомнить, о чем они так долго болтали, когда вдруг рвануло. Вроде бы перебирали общих лондонских друзей, и, кажется, у Брю сложилось впечатление, что общие друзья знали Формана гораздо лучше, чем он знал их. Впрочем, особого значения он этому не придал. От людей, ищущих новые контакты, иного ждать не приходится. Ничего злокозненного в этом нет. Не пора ли им поговорить о делах, поинтересовался Брю, но его визави явно никуда не торопились. Тогда он привычно отстрелялся про безукоризненность репутации и надежность банка Фрэров, уместно порассуждал о том, здоров ли пациент по имени Уолл-стрит с учетом неважного состояния ипотеки — слава богу, сам он проявил осмотрительность на этом фронте, — и не просядут ли активы на мировом рынке из-за повышения цен на предметы потребления, и не вздуется ли опять азиатский финансовый пузырь или останется на нынешнем уровне, и не стоит ли в связи с экономическим бумом в Китае поискать альтернативные источники дешевой рабочей силы. Хотя Брю, почитывавший текущие сводки, был более-менее в курсе происходящего, в сущности, сказать ему было нечего, вследствие чего он решил не мучить слушателей общими фразами и снова мысленно переключился на Аннабель Рихтер.
Тут вдруг всплыли арабы. Кто из его собеседников заговорил на эту тему, Брю так и не вспомнил. Тед, справедливо заметивший, что его, Брю, покойный отец был одним из первых британских банкиров, кто вернул доверие разочарованных арабских инвесторов после катастрофы пятьдесят шестого года, — или все-таки Йен? Не суть важно. Один выгнал зайца, другой пустился за ним в погоню. Брю, не называя имен, осторожно признал: кое-кто из саудитов и кувейтцев, не самых богатых семей, действительно держал счета в банке Фрэров, хотя сам Брю, по своим взглядам европеец, никогда не разделял энтузиазма отца в отношении ближневосточного рынка.
