Огонек зажегся над Никосией. Указка, дав городу обвинительный тычок, застыла на месте.
— С тайными трансфертами, как с дешифровкой, — продолжает легендарная фрау Циммерман в манере школьной учительницы со своим южнонемецким акцентом. — Повторяемость — вот о чем мечтает всякий расследователь. Так вот, после трехлетнего наблюдения за одной мелкотравчатой судоходной компанией, которая многократно «по ошибке» разгружала продовольствие и другие товары в сомнительных местах и даже не пыталась вернуть потерянный груз, — внезапно на экране над островом, который решительно держит под своим прицелом указка, вспыхивают красные буквы, выстраивающиеся в название, каковое никому ни о чем не говорит: НАВИГАЦИОННАЯ КОМПАНИЯ «СЕМЕРО ДРУЗЕЙ», — и на основании первых проплат, осуществленных Вехой через данный благотворительный счет в этом банке, — на экране загорается Эр-Рияд и название банка, на арабском и на английском, — а также соответствующих поступлений во втором банке, — указка переместилась в Париж, — и точно таких же сумм в третьем банке, — теперь мы в Стамбуле, — с учетом того, что все счета нами идентифицированы… мы можем смело говорить об участии Вехи в финансировании террористической деятельности. Если бы Веха был чист, мы уверены, что он бы никогда не вышел на прямые контакты с такой низкопробной и нечистоплотной судовой компанией. Однако он лично обращался к услугам данной компании, и не один раз, несмотря на тот факт, — а может, именно поэтому, — что она уже доставляла товар не по адресу. Не скажу, что это непреложные факты. Скорее это обильная пища для размышлений…
Экран улетает вверх, а педантичную фрау Циммерман перебивает громогласная Марта, находящаяся, как ей, видимо, кажется, на другом корабле:
— Когда вы говорите, Шарлотта, «обильная пища для размышлений», — откуда, черт возьми, Марте известно ее имя, недоумевает Бахман, и когда она успела вернуться в комнату незамеченной? — речь идет о доказательствах? Он делает шаг, какой мы от него ждем… свой первый ход… и мы получаем доказательства? Такие доказательства, которые примут в американском суде?
Покрасневшая фрау Циммерман пытается возражать, что это не входит в ее компетенцию, и тут ей на помощь приходит Аксельрод:
— О каком именно суде, Марта, идет речь? О вашем военном трибунале за закрытыми дверями или о старом добром суде, когда обвиняемый имел право знать, в чем его обвиняют?
Отдельные свободомыслящие товарищи позволяют себе смешки. Остальные делают вид, что ничего не слышали.
— Герр Бахман, — отрывисто говорит Бергдорф, — у вас есть оперативное предложение. Давайте его послушаем.
#
Человек, который делает погоду, не любит, когда кто-то без разрешения заглядывает ему через плечо, пока он творит чудеса. Бахман как художник относился чувствительно к допущению посторонних к процессу творчества. Тем не менее он сделал над собой усилие, чтобы удовлетворить любопытство аудитории. Пользуясь самой непритязательной лексикой для непосвященных в таинства шпионской профессии, он на словах изложил аргументы, перечисленные в его наспех написанной заявке, к которой приложили редакторскую руку Эрна Фрай и Аксельрод. Цель операции, объяснил он, состоит в том, чтобы представить доказательства вины объекта по кличке Веха, но при этом сохранить его репутацию и высокое положение незапятнанными, а в перспективе поднять их на еще большую высоту и сохранить незыблемыми все его благотворительные связи. Короче, заполучить контроль над пресловутыми пятью процентами и использовать его как своего посредника. Как ни сопротивлялась его душа, Бахман заставил себя употребить термин «война против терроризма». Таким образом, первый шаг был решающим. Довести до сведения Вехи, что он полностью скомпрометирован, и предоставить ему выбор: либо он остается выдающимся духовным лидером уммы, либо…
— Либо что, Гюнтер? Расскажите нам, — встряла Марта, безобидный наблюдатель.
— Публичный позор, а возможно, и тюрьма.
— Возможно?
— Это Германия, Марта, — пришел ему на помощь Аксельрод.
— Германия. Ну конечно. Вы доводите дело до суда, и, предположим, ему выносят приговор. Сколько он отсидит? Шесть лет, из которых три ему скостят? Ребята, вы не знаете, что такое настоящая тюрьма. Кто будет его допрашивать?
У Аксельрода на этот счет не было никаких сомнений.
— Он подданный Германии, и его будут допрашивать в соответствии с германским законодательством. Естественно, в том случае, если он откажется играть по правилам. Но было бы гораздо лучше, чтобы он остался на своем месте и сотрудничал с нами. Нам кажется, что будет.
— С какой стати? Он же фанатик-террорист. Он может предпочесть взорвать себя.
В разговор снова вмешался Бахман:
— У нас на него другой взгляд, Марта. Человек семейный, пустивший корни, уважаемый во всей умме, почитаемый на Западе. Последний раз он был в тюрьме тридцать лет назад. Мы не просим его стать предателем. Мы предлагаем ему новое определение слова «лояльность». Мы укрепляем его позиции, мы обещаем ему немецкое гражданство, на которое он уже неоднократно подавал и всякий раз безуспешно. Для начала мы его припугнем, допустим. Но это всего лишь предыгра. А затем мы с ним подружимся. «Идите к нам, и мы вместе потрудимся на благо процветающего умеренного ислама».
— А как насчет амнистии за прошлые теракты? — поинтересовалась Марта, которая вроде бы скорее развивала их тезис, нежели его оспаривала. — Это вы тоже положите на стол?
— Если он от них открестится. И если Берлин даст одобрение. Как важная составляющая пакета договоренностей. Да.
Тень былой враждебности ушла. Марта улыбалась на тысячу долларов.
— Гюнтер, дорогой. Сколько вам лет, мать вашу так? Сто пятьдесят?
— Сто сорок девять, — ответил он ей в тон.
— Как жаль, что свои последние идеалы я растеряла, когда мне было семнадцать с половиной! — воскликнула Марта под общий хохот, и громче всех смеялся Лампион.
#
Но до победы Бахману было еще далеко. Взгляд украдкой на окружающие лица лишь подтвердил его первоначальные опасения: не все жаждали слиться в экстазе с человеком, финансирующим террористов.
— Пришло время давать нашим врагам гражданство, — холодно бросил известный остряк из министерства иностранных дел. — Пришло время раскрыть объятия — не только Вехе, чьи связи с международным терроризмом доказаны, но и нашему красавцу Феликсу, беглому русскому авторитету, многократно осужденному за подстрекательство мусульман к насилию. Похоже, наше гостеприимство по отношению к заезжим бандитам не знает границ. Человек в наших руках — нет, надо еще предложить ему немецкое гражданство в качестве приманки. Интересно, как далеко простирается наша галантность?
— На кону судьба девушки, — проворчал Бахман, чувствуя, как краснеет.
— Ах, да. В деле замешана дама. Я и забыл.
— Она никогда не согласилась бы работать с нами, если бы мы клятвенно не пообещали ей, что Феликс будет на свободе. Без девушки мы не смогли бы заполучить Феликса. Она его единственный друг, она уговорила его обратиться к Вехе.
