Она не была судьей, как ее мать, или лицемером-дипломатом, как ее отец. Она была адвокатом, а Исса — ее мандатом, и сам факт, прав этот благовоспитанный ученый мусульманин или не прав, виновен или невиновен, не имел никакого отношения к ее заданию. Гюнтер сказал ей, что ни один волос не упадет с его головы, и она ему верила.
По крайней мере — убеждала себя в этом, пока они вчетвером спускались по великолепной мраморной лестнице: впереди Брю, за ним Абдулла — что это он вдруг задергался? — а они с Иссой замыкали процессию.
Исса подался чуть назад и протянул ей правую руку, чтобы она взяла ее, но только за рукав, исключительно за рукав. Она чувствовала сквозь ткань жар его тела и, кажется, даже его пульс, хотя, возможно, то был ее собственный.
— А что этот Абдулла натворил? — в очередной раз спросила она у Эрны Фрай за ланчем, надеясь, что приближение главного действа развяжет ей язык.
— Он — маленькая деталь одной большой неблагополучной шхуны, — загадочно ответила невозмутимая яхтсменка Эрна. — Что-то вроде шплинта. Если ты не очень хорошо знаешь эту шхуну, ты его и не найдешь. А потерять его — пара пустяков.
Заглянув вперед, она увидела подпрыгивающую белую тюбетейку — того и гляди упадет — доктора Абдуллы, этой маленькой детали одной большой неблагополучной шхуны.
Дверь в комнату кассира была открыта. Брю остановился перед компьютером. Умеет ли он с ним обращаться? Если ему потребуется помощь, он ее получит.
#
В минивэне Бахману и его команде из двух человек передалось безмолвие, воцарившееся в комнате кассира. Одна скрытая камера в дальнем конце комнаты предлагала общий план под углом, вторая — крупный план Брю, сидящего за клавиатурой и старательно перепечатывающего двумя пальцами коды и номера счетов с распечатки доктора Абдуллы, которую сканировала третья камера, спрятанная среди ламп на потолке. На отдельном экране полное изображение этого же листа, переданное из головного офиса в Берлине, появилось под ритм запинающихся пальцев банкира. Благотворительные фонды, ранее отсутствовавшие в списке доктора Абдуллы, который тот представил Иссе для одобрения, были выделены красным.
— Ради всего святого, Михаэль! — взмолился Бахман по спецсвязи, обращаясь к Аксельроду. — Если не сейчас, то когда?
— Не садитесь в такси, Гюнтер.
— Мы взяли его за жопу! Чего мы еще ждем?
— Оставайтесь на месте. Не приближайтесь к банку без команды. Это приказ.
Не приближаться, в отличие от кого? От Арни Мора? От Лампиона и его неопознанного пассажира? Но Аксельрод уже отключился. Бахман, не отрываясь от мониторов, поймал на себе взгляд Ники и отвернулся. Он сказал без команды. Чьей команды? Самого Аксельрода? Бергдорфа? Марты, нашептывающей ему в ухо? Или согласованной команды объединенного комитета, раздираемого противоречиями и живущего в капсуле, куда не проникает запах теплой крови?
Стоящий над мониторами черный, нелепо старомодный телефон, вдруг зазвонивший совсем по-домашнему, заставил его в мгновение ока снова повернуться к Ники. У той ни один мускул не дрогнул. Она не подняла вопросительно брови, не стала его увещевать, не разделила его нерешительности. Она просто ждала от него знака, а телефон продолжал тренькать. Бахман кивнул: возьми трубку. Но она ждала словесного приказа.
— Ответь, — сказал он.
Она взяла трубку и певуче произнесла несколько дежурных фраз, тут же усиленных динамиками.
— «Такси Ганзы». Спасибо за ваш звонок. Откуда едем?
В ответ Брю, кажется, впервые за весь вечер расслабленным голосом продиктовал адрес банка.
— Ваш телефон?
Брю дал свой номер.
— Секундочку, пожалуйста! — пропела Ники, давая понять, что ей надо взглянуть на монитор компьютера, а на самом деле прикрыла трубку ладонью в ожидании инструкций от Бахмана. Еще секунду он помедлил, а затем поднялся со стула, снял с дверного крючка морскую фуражку и нахлобучил на голову. Затем рабочая тужурка — влез в один рукав, в другой. Встряхнул, чтобы лучше сидела.
— Передай ему, что я уже еду, — сказал он.
Ники убрала ладонь, закрывавшую трубку.
— Через десять минут, — сказала она и положила трубку на рычаг.
Бахман с порога еще раз глянул на экраны.
— Одно слово «вперед», — обратился он к Ники и Максимилиану вместе. — Если они дадут зеленый свет, это все, что вы должны мне сказать. Вперед.
— А если нет?
— Что нет?
— Если не дадут зеленый свет?
— Значит, ничего и не скажете, правильно?
#
Один вид комнаты кассиров, напичканной хай-тековскими игрушками, вызывал у Брю отвращение, и не только по причине собственной технической отсталости. Разве забудешь один из самых грустных моментов своей жизни: он стоит в саду их венского дома перед костром, рядом с ним его первая жена Сью и дочь Джорджи, и смотрит, как столь же прославленная, сколь и уже ненужная банковская картотека превращается в клубы дыма. Еще одно проигранное сражение. Еще одна важная страница прошлого уничтожена. Отныне мы будем как все.
Между прочим, Абдулла пахнет детской присыпкой, подумал он, когда тот настойчиво потыкал пальцем в набор цифр на листке. У него дома Брю ничего такого не заметил. Возможно, доктор немного переборщил по торжественному случаю. Интересно, унюхала ли это Аннабель. Когда все закончится, надо будет ее спросить.
Белая рубашка и тюбетейка Абдуллы буквально сияли под флуоресцентными лампами. Доктор навалился на Брю плечом и услужливо показывал указательным пальцем то на расчетный счет, то на сумму, которая должна быть переведена.
Вообще говоря, Абдулла явно переборщил, вторгаясь в личное пространство Брю, особенно с учетом жары в комнате. Но у арабов, где-то прочел Брю, это в порядке вещей: два здоровых бугая могут запросто идти по улице или сидеть в кафе, держась за руки. И все-таки было бы неплохо, если бы Абдулла немного отстранился и не отвлекал его.
Исмаил. Почему он вдруг вспомнил про Исмаила? Может, потому, что он всегда хотел, чтобы у Джорджи был братишка. Славный паренек. Будь я в его возрасте таким красавцем, уж я бы пустил пыль в глаза. Хотя, возможно, я выглядел не хуже, просто не умел пускать пыль в глаза. Ничего не попишешь. А Фатима уезжает в… Бейллиол?.. В Лондонскую школу экономики, вот куда. Джорджи никогда не поднималась до таких высот. Яркая, как акварель, она любого просекает на раз, от ее внимания ничто не ускользает, но ее ум чужд системного образования. Во многих отношениях она родилась образованной. А вот формальная учеба… нет, это не для Джорджи.
Опять этот запах детской присыпки. Абдулла привалился к нему всем телом. Того и гляди усядется на колени. Плюс маленькие дети — сколько их там было? Трое? Четверо? И еще одна в саду? Так размножаться — это что-то невероятное. Размножаться, не задумываясь. Просто совокупляться, и все, исполняя волю Всевышнего.
