— Ну вот, господа! Видя меня сейчас, не полагаете ли вы, что, приехав сегодня сюда, совершили весьма серьезную ошибку? Может, лучше бы блистательный пилот месье Филиппа высадил вас на каком-нибудь другом острове?
Голос рвется из его горла, он куда мощнее его тела, однако я, как всегда, перевожу на французский тихо, почти как театральную ремарку “в сторону”.
— Что ищете вы здесь, вот какой вопрос задаю я себе! — гремит Мвангаза, глядя через стол на старину Франко напротив, и тот гневно стискивает зубы. — Вы же не меня желали здесь встретить, верно? Я не соратник ваш, не сторонник. Я — Мвангаза, провозвестник гармоничного сосуществования и процветания для всего региона Киву. И я мыслю головой, а не ружьем, не кинжалом и не чреслами. Я не связываюсь с воинствующими головорезами маи-маи, о нет! — Он обращает свое негодование на Дьедонне. — Я также не имею дел с гражданами второго сорта, такими, как вот эти баньямуленге. Ни за что! — Мвангаза пренебрежительно кривит губы, косясь на Хаджа. — Как не общаюсь и с молодняком, богатенькими денди из Букаву. Нет уж, благодарю покорно. — Однако же мелькает заговорщицкая улыбочка сыну Люка, старинного соратника и соплеменниками. — Нет-нет, пусть даже мне предложат бесплатное пиво и работу на золотом прииске под пятой руандийцев. О нет, никак нет! Я — Мвангаза, истинное сердце Конго, неподкупный служитель могучего объединенного Киву. И если вы приехали, чтобы встретиться именно с этим человеком — всякое ведь бывает… дайте-ка подумать, хм, может быть, вы и в самом деле приземлились на нужном острове.
Громоподобный голос делается тихим, глубоким, доверительным. Мой перевод на французский вьется за ним следом.
— Вот вы, милостивый государь, может, вы еще и тутси? — вопрошает он, впиваясь взглядом в налитые кровью глаза Дьедонне. Тот же вопрос он задает каждому из делегатов по очереди, а потом всем вместе. Кто они? Тутси? Хуту? Бембе? Рега?
[28]
Фулеро? Нанде? Или ши, как он сам?
— Если это так, будьте любезны покинуть помещение. Немедленно. Сию секунду. Без обид! — Мвангаза театральным жестом указывает на раскрытые настежь французские окна. — Ступайте! Счастливого пути, господа! Благодарим за визит. И не забудьте, пожалуйста, прислать мне счет по всем вашим расходам.
Все замерли, кроме подвижного Хаджа, который, закатив глаза, с усмешкой переводит свой взор от одного соседа по столу к другому — уж больно разношерстная собралась компания.
— Что же вы, друзья мои? Что вас останавливает? Ну же, не робейте! Ваш самолетик вон там, на летном поле. У него два мощных, надежных двигателя. Он ожидает вас, чтобы бесплатно доставить назад, в Данию. Отправляйтесь с богом, поезжайте домой, никто вам ничего не скажет.
И тут вдруг лучистая африканская улыбка от уха до уха озаряет его эйнштейновскую физиономию, и вот уже все собравшиеся улыбаются в ответ, облегченно вторя его смеху, причем Хадж громче других. Отец Андре тоже отлично умел пользоваться этим приемом: снять напряжение, когда паства меньше всего этого ожидает, и все тут же испытывают благодарность, все хотят быть его друзьями. Даже Макси — и тот ухмыляется. Как и Филип, и Дельфин, и Табизи.
— Если же вы уроженцы Киву, будь то с севера, с юга или же из центра, — теперь гулкий бас насквозь пронизывает слушателей радушием, — и если вы настоящие, богобоязненные сыновья Киву, если вы любите свою родину и желаете преданно служить Конго под управлением честного и компетентного правительства в Киншасе… Если вы мечтаете раз и навсегда изгнать прочь с нашей земли руандийских палачей и кровопийц, тогда милости прошу, оставайтесь на своих местах. Тогда я прошу вас: останьтесь, поговорите со мной. Поговорите друг с другом. Давайте, дорогие мои братья, совместно определим нашу общую цель и решим, как ее лучше всего достичь. Ступим же все вместе на Путь золотой середины, праведный путь единства, примирения и терпимости.
Он умолкает, размышляя над сказанным, затем, словно что-то вспомнив, продолжает:
— Ах да, этот Мвангаза, он же опасный сепаратист, не так ли вам говорили обо мне? Им руководят безумные личные амбиции. Он ведь спит и видит, как бы расколоть наше любимое Конго, как бы по кускам скормить его заграничным шакалам! Я, друзья мои, куда более верен нашей столице Киншасе, чем она верна себе самой. — Высокая нота, хотя это еще не все: сами сейчас увидите, что мы можем и выше. — Я более верный сын Конго, чем солдаты из армии Киншасы, которым не платят жалованье, и они грабят наши города и селения, насилуют наших женщин! Я верен настолько, что желаю выполнять обязанности Киншасы куда лучше, чем это когда-либо делала сама Киншаса! Я хочу нести в наш регион мир, а не войну. Я хочу нести нам манну небесную, чтобы люди не умирали с голоду. Хочу построить школы, дороги, больницы, хочу создать нормальную систему управления, искоренив губительную коррупцию! Я хочу сдержать все обещания, которые нам давала Киншаса! Я даже согласен сохранить Киншасу!
* * *
Он дает нам надежду, Сальво.
Она осыпает поцелуями мои веки, давая надежду мне. Мои руки ласкают ее голову, точно высеченную резцом скульптора.
Разве ты не понимаешь, что означает надежда для жителей Восточного Конго!
Я люблю тебя.
Эти несчастные конголезцы так изнемогают от нескончаемой боли, что уже не верят в возможность исцеления. Если Мвангаза способен вдохновить их, дать им надежду, его поддержат все. Если же нет, война никогда не кончится, а он окажется очередным лжепророком на пути в ад.
Да, будем надеяться, покорно откликаюсь я, что он сможет донести свои идеи до избирателей.
Сальво, ты неисправимый идеалист! Ведь пока у власти остается нынешнее правительство, любые выборы будут проходить кое-как, с чудовищными нарушениями. Те избиратели, кого нельзя купить, отдадут голоса за кандидатов от своего племени, плюс результаты будут подтасованы, и это лишь усугубит напряженность в стране. Для начала нам нужны справедливость и стабильность. Только после этого можно будет проводить выборы. Если бы ты послушал Мвангазу, то согласился бы с ним.
Я лучше тебя послушаю.
Тут ее губы отвлекаются от моих век и отправляются в весьма захватывающее путешествие.
Ты, конечно, в курсе, что Изверг всегда носил с собой волшебную трость, которую не мог поднять ни один простой смертный — только сам Изверг?
Нет, Ханна, этот алмаз из сокровищницы легенд мне неведом. Она имела в виду покойного генерала Мобуту, презренную личность, верховного правителя и разрушителя Заира, — это единственный, насколько мне известно, персонаж, удостоившийся ее ненависти.
Так вот, у Мвангазы тоже есть волшебная трость. Он носит ее с собой повсюду, точно как Изверг, но только она сделана из особого, необыкновенно легкого дерева. И каждый, кто верит в Путь золотой середины, может взять ее в руки и убедиться, насколько легко и просто присоединиться к этому движению. А когда Мвангаза умрет, знаешь, что случится с его волшебной тростью?
