Я все еще терзаюсь подобными размышлениями, как вдруг, долгожданной вестью об искуплении грехов, раздается низкий голос старины Франко, причем говорит он не на родном бембе, а на освоенном в тюрьме киньяруанда. И мне наконец позволено понимать его, не выставляя себя идиотом.
* * *
Результаты прослушивания, как не уставал напоминать своим подчиненным мистер Андерсон, по определению представляют собой бессвязную и весьма раздражающую чушь. Даже терпения Иова, считает мистер Андерсон, не хватило бы для того, чтобы выудить изредка попадающиеся жемчужинки из кучи отбросов. В этом смысле начальные реплики наших трех делегатов не составляют исключения — ожидаемая смесь нецензурных выражений облегчения и крайне сдержанной пристрелки перед боем.
ФРАНКО (язвительно цитирует конголезскую пословицу): Красивыми словами корову не накормишь.
ДЬЕДОННЕ (откликаясь другой пословицей): Рот улыбается, сердце молчит.
ХАДЖ: Вот черт!.. Предупреждал меня отец, что старикан — тяжелый случай, но чтобы до такой степени… Ой-ой-ой… А чего это он на суахили говорит, как танзаниец с папайей в заднице? Я-то думал, что он из наших, ши.
Никто не дает себе труда отозваться, как всегда и бывает, когда в одном помещении оказываются трое мужчин. Самый болтливый перехватывает инициативу, а остальные двое, как раз те, кого как раз хотелось бы послушать, умолкают.
ХАДЖ (продолжает): А что это за красавчик-зебра? (Недоуменное молчание — я, впрочем, тоже не понял.) Ну, переводчик этот, в пиджаке из линолеума. Что за хрен такой?
Так Хадж меня — зеброй?.. Как меня только не обзывали в жизни! В школе при миссии величали по-всякому: “метис”, “кофе с молоком”, “бритая свинья”. В приюте же фантазии вообще не было предела: от “курчашки” до “черномаза”. Но “зебра”?.. Совершенно новое оскорбление — по-видимому, Хадж его только что сам придумал.
ХАДЖ (продолжает): Я когда-то знал одного такого же. Может, они и родственники. Тот был бухгалтером, у отца моего в конторе над счетами корпел. Всех баб у нас в городе перетрахал, пока кто-то из мужей в ярости не пристрелил его к чертям собачьим. Ба-бах! Не я, правда, стрелял-то. Я ведь не женат, да и не убиваю никого. Мы и так уже стольких своих постреляли. Мудаки… Хватит уже. Покурим?
У Хаджа золотой портсигар. Я его заметил еще наверху, на фоне шелковой подкладки модного костюма. Щелчок — это Хадж раскрыл его. Франко закуривает и тут же заходится чахоточным кашлем.
О чем это они, Брайан?
Обсуждают мою этническую принадлежность.
Это нормально?
В общем-то да.
Дьедонне, сначала отказавшийся от сигареты, голосом фаталиста бурчит: “А-а, чему быть…” — и тоже закуривает.
ХАДЖ: Ты болен, что ли, или как?
ДЬЕДОННЕ: Или как.
Стоят они или сидят? Если вслушаться, можно услышать, как неравномерно скрипят кроссовки хромого Франко, как Хадж вышагивает туда-сюда по каменному полу в своих ботинках из крокодиловой кожи. Тихий стон боли, проминаются подушки — это Дьедонне опускается в кресло. Вот как мистер Андерсон дрессирует своих слухачей-мазуриков.
ХАДЖ: Для начала одно тебе скажу, приятель.
ДЬЕДОННЕ (подозрительно, не доверяя столь дружескому обращению): Что же?
ХАДЖ: Население Киву куда больше заинтересовано в достижении мира и согласия, чем эти говнюки из Киншасы. (Изображая выкрики подстрекателя): Мочите их! Вырвите их руандийские глаза! Мы вас поддержим, ребята. Мы рядом. Всего-то две тысячи километров через джунгли. (Похоже, ждет реакции, но не дожидается. Шарканье ботинок возобновляется.) И старикан туда же… (Подражая Мвангазе, и, надо сказать, очень неплохо): Пора очистить нашу прекрасную, зеленую родину, друзья мои, от вредоносных тараканов, о да! Пора вернуть землю нашим дорогим соотечественникам! Согласен, согласен. А что, кто-то против? (Ждет реакции. Молчание.) Принято единогласно! Пора их вытурить вон, кому говорю! Ба-бах! Пошли все нах… (По-прежнему молчание.) Только без насилия… (Опять шарканье туда-сюда.) Непонятно, правда, где остановиться? То есть — что, например, делать с теми беднягами, которые бежали к нам в девяносто четвертом? Их что, тоже вышвырнуть? Может, и нашего Дьедонне тоже? Типа: детишек забирайте, коров оставьте?
Как я и опасался еще наверху, Хадж оказался саботажником. Как бы невзначай он умудрился за несколько минут коварно подвести разговор к самой серьезной, самой конфликтной проблеме — неопределенному статусу баньямуленге в Конго и вопросу о целесообразности выбора Дьедонне в качестве союзника.
ФРАНКО (очередная пословица, на этот раз с вызовом): Бревно хоть десять лет в воде проваляется, да крокодилом не станет!
ДЬЕДОННЕ: Франко!..
И в наушниках у меня заскрежетало так, что я чуть было не слетел со своего “электрического стула”. Это Дьедонне в гневе резко двинул кресло по каменному полу. Я живо представляю себе его руки, вцепившиеся в подлокотники, покрытый испариной лоб, лицо, обращенное к Франко в страстном призыве.
ДЬЕДОННЕ: Когда же все это наконец закончится, Франко? Вы против нас? Пусть баньямуленге и тутси, но мы не руандийцы! (Задыхается, но не сдается.) Мы конголезцы, Франко, такие же, как и маи-маи! Да! (Повышает голос в ответ на язвительный смех Франко.) Это и Мвангаза прекрасно понимает, а иногда даже и сами маи-маи! (И по-французски, для большей убедительности): Nous sommes tous Zaïrois!
[34]
Помнишь, нас всех учили петь это в школе, во времена Мобуту? Почему же мы и теперь не можем петь то же самое, а? Nous sommes tous Congolais!
[35]
Нет, Дьедонне, мысленно поправляю я его, не все мы. Я тоже учил в школе эту песенку, с теми же самыми словами, пока однажды одноклассники не стали тыкать пальцами в меня, незаконнорожденного, и кричать: “Pas Salvo, pas le métis! Pas le cochon rasé!”
[36]
ДЬЕДОННЕ (продолжая свою тираду): Во время восстания в шестьдесят четвертом мой отец, муньямуленге, сражался рядом с твоим отцом, симба (хрипит, ему явно не хватает воздуха), а ты сам, еще совсем молодой парень, ты же воевал вместе с ними! Разве ты не стал после этого нашим союзником? (Снова хрип.) Нашим другом? (Опять.) Нет, не стал. (Зло, на французском): C'était une alliance contre la nature!
[37]
И симба продолжали убивать нас, угонять наш скот для нужд своих отрядов — точь-в-точь как сегодня маи-маи убивают нас и угоняют наш скот. Когда мы мстим, вы называете нас подонками баньямуленге, когда сдерживаемся — трусами баньямуленге… (Захлебывается слюной.) Но если мы все объединимся под руководством этого… (Хрип.) …прекратим убивать и ненавидеть… (Хрип.) …прекратим мстить за наших погибших, за искалеченных… Если сможем заставить себя все это прекратить… и объединиться… под руководством этого лидера или любого другого…
