Подойдя к нужному дому, я оказался перед выбором — спуститься к черному ходу в полуподвальное помещение или подняться к парадной входной двери с колоннами по бокам, украшенной старомодным колокольчиком со шнурком. Я выбрал последнее. Открыла круглолицая горничная-латиноамериканка в черном платье с белым воротничком и передничке.
— Будьте любезны, милочка, мне нужен лорд Бринкли, — заявил я, подражая повелительному тону своих клиентов из высшего общества.
— Он работа.
— А леди Китти? — спросил я, одной рукой придерживая дверь, а другой вынимая из кармана визитную карточку Брайана Синклера. Под псевдонимом я заранее написал “Бруно Сальвадор”. А на обороте добавил “Переводчик Синдиката”.
— Не ходи, — отрезала горничная и на этот раз, следуя своим изначальным намерениям, ухитрилась захлопнуть дверь у меня перед носом, однако в следующий же миг дверь отворилась, и открыла ее для меня сама леди Китти.
Возраст не угадаешь, как у всех великосветских дам. Короткая юбка с поясом от “Гуччи”. Волосы прямые, пепельного оттенка. Среди нескольких ярусов тончайшей бижутерии на ее запястьях я углядел миниатюрные часики “Картье” из белого и желтого золота. Белые холеные ноги обуты в элегантные итальянские туфельки. Голубые глаза испуганно распахнуты, словно им постоянно видится нечто жуткое.
— Вам нужен Бринкли, — констатировала она. Ее взгляд нервно метался с визитной карточки на мое лицо и обратно, как будто она писала мой портрет.
— Я для него на выходных выполнял важную работу… — начал было я, но осекся, не зная, насколько жена посвящена в его дела.
— На этих выходных?
— Мне нужно переговорить с ним. По личному вопросу.
— А позвонить вы не могли? — осведомилась она, еще шире распахивая глаза.
— Увы, нет. — Я ухватился за Закон о государственной тайне. — Это было бы неблагоразумно… э-э-э, неконфиденциально, — прозрачно намекнул я. — По телефону не полагается. Нам нельзя.
— Кому это — вам?
— Тем, кто выполнял задание лорда Бринкли.
Мы поднялись в длинную гостиную с высоким потолком, красными стенами и зеркалами в позолоченных рамах, где пахло, как у тетушки Имельды в Виллоубруке, — сухими цветочными лепестками и медом.
— Располагайтесь, — сказала она, провожая меня в гостиную поменьше, точную копию первой. — Он вот-вот придет. Принести что-нибудь выпить? Не надо так не надо. Тогда газету, что ли, почитайте.
Она оставила меня одного, и я принялся осторожно оглядываться. У стены стоял старинный секретер с изогнутыми стенками. Запертый. На нем — фотографии сыновей Бринкли, выпускников Итона, и лидеров стран Центральной Африки. Маршал Мобуту в парадной форме: “Pour Jacques, mon ami fidèle
[47]
, 1980”. Дверь открылась. Леди Китти прошествовала к серванту, вынула серебряный шейкер для коктейлей и бокал.
— Эта его секретарша такая нахалка, — пожаловалась она, изображая просторечный выговор. — “Джек на совещании, Китти!” Боже, как они мне надоели! Какой смысл быть лордом, если тебя всякий может назвать Джеком? А поставишь их на место — по судам затаскают. — Она аккуратно устроилась на подлокотнике дивана, положив ногу на ногу. — Я ей сказала, что это аврал. Так ведь?
— Если успеем, все обойдется, — утешил я ее.
— Успеем непременно. Бринкли мастер на эти штуки. Всегда все успевает вовремя. А кто такой Макси?
В жизни нештатного тайного агента порой без откровенной лжи не обойтись.
— Никогда не слышал этого имени.
— Слышали-слышали, иначе не стали бы так смешно хмуриться. А я вот, знакомы вы там или нет, на него последнюю рубашку поставила. — Леди Китти задумчиво потрепала свою дизайнерскую блузку. — Как есть, бедняга… Вы женаты, Бруно?
Снова все отрицать? Или же придерживаться правды, насколько позволяют соображения безопасности?
— Женат.
На Ханне, не на Пенелопе.
— Выводок очаровательных деток?
— К сожалению, пока нет.
За исключением Ноа.
— Будут, еще будут. Дайте срок. Вы же, наверное, день и ночь стараетесь. А жена работает?
— О да.
— Работа тяжелая?
— Очень.
— Бедненькая. Ей хоть удалось выбраться с вами на выходные куда вы там ездили ишачить на Бринкли?
— Что вы, это же не светское мероприятие, — ответил я, прогоняя из головы образ обнаженной Ханны, сидящей рядом со мной в бойлерной.
— И Филип был с вами?
— Филип?
— Да, Филип. Не валяйте дурака.
— Боюсь, Филипа никакого не знаю.
— Еще как знаете. Он ведь у вас там самый главный. Бринкли пляшет под его дудку.
Вот-вот, в том-то и проблема, подумал я, по-своему благодарный, что мои опасения подтвердились.
— Филип, когда звонит, ни за что не оставит сообщения. Как и все ваши. “Просто передайте, что звонил Филип” — вот и все! Как будто на свете один-единственный Филип. Ну, опять скажете, что не знаете его?
— Я уже говорил.
— Говорить говорил, а сам-то покраснел, ах, как это мило. Он, наверное, приставал к вам, да? Бринкли зовет его “Африканский киса”. А с каких языков вы переводите?
— Прошу прощения, не имею права разглашать эти сведения.
Тут взгляд леди Китти остановился на моей сумке, которую я поставил рядом с собой на пол.
— Ой, а что это у вас там, кстати? Бринкли говорит, надо всех обыскивать, кто в дом приходит. Он над парадной дверью установил целую батарею видеокамер, так что самому приходится девок таскать через черный ход, чтобы не попасться.
— Там только магнитофон, — отчитался я и предъявил его.
— А зачем?
— На случай, если у вас нет.
— Дорогой, мы ту-ут!
Она раньше меня услышала, что вернулся муж. Быстро вскочив с места, леди Китти мигом убрала в сервант свой бокал и шейкер, попрыскала чем-то себе в рот из ингалятора, оказавшегося у нее в кармане блузки, и с видом провинившейся школьницы подлетела к двери в большую гостиную.
— Его зовут Бруно, — жизнерадостно доложила она приближающимся шагам. — Он знает Макси и Филипа, но притворяется, будто не знаком с ними, женат на женщине, которая трудится в поте лица, хочет детишек, но пока не получается, и у него с собой магнитофон на случай, если вдруг у нас нету.
* * *
Момент истины приближался. Леди Китти исчезла, а передо мной вырос ее супруг, одетый в приталенный темно-синий двубортный костюм в тонкую полоску по моде конца тридцатых годов. Всего метрах в ста отсюда Ханна ждала моего сигнала. Я заранее набрал ее номер на мобильном. Всего через несколько минут, если все пойдет по плану, я представлю Джеку Бринкли доказательства того, что вопреки своим благородным намерениям он вот-вот сведет на нет все добрые дела, которые совершал для Африки на протяжении многих лет. Его взгляд скользнул по мне, потом внимательно изучил комнату, потом снова задержался на моей особе.
