— Какой ужас, — пробормотал лорд Бринкли, скорбно качая головой.
— Только поймите меня правильно, сэр. Мвангаза — во многих отношениях великий человек. Но он уже стар. То есть стар для такого поста, прошу прощения. Он уже сейчас похож на марионетку. И до такой степени себя скомпрометировал, что лично я не понимаю, как ему удастся выйти сухим из воды. Мне очень жаль, сэр, но это правда.
— Да уж, обычное дело, издавна повелось…
Мы вспомнили еще нескольких африканских лидеров, которые поначалу казались даром божьим, но всего через несколько лет превращались в черт знает что, хотя мне, например, не очень-то верится, что Мобуту, чей портрет красовался на секретере, когда-либо вообще подавал надежды. Зато у меня мелькнула мысль, что если лорд Бринкли сочтет уместным вознаградить меня за своевременное вмешательство, а заодно, раз уж на то пошло, и оставить меня при себе, предложение о работе в его организации как нельзя лучше устроило бы нас обоих: должен же кто-то, видит бог, вычищать для них авгиевы конюшни!
Поэтому его следующий вопрос совершенно огорошил меня:
— И вы вполне уверены, что видели меня в тот вечер?
— В какой вечер, сэр?
— Ну как вы там говорили… В пятницу вечером, не так ли? Я что-то запутался. Вы видели меня в пятницу вечером в каком-то доме на Беркли-сквер.
— Да.
— А не помните, во что я был одет?
— Элегантно, но без претензий: бежевые брюки, замшевый пиджак и легкие кожаные туфли.
— А дом помните — что-нибудь, кроме номера, который вы не то не заметили, не то забыли?
— Конечно. Все помню.
— Опишите, пожалуйста. Своими словами.
Я приступил к описанию, но голова шла кругом, и трудно было выбрать наиболее характерные детали.
— Там был огромный вестибюль, с раздвоенной лестницей…
— Раздвоенной?
— …и орлы над дверями…
— Живые орлы?
— И множество других людей, кроме вас. Прошу, не делайте вид, будто вас там не было, сэр! Я ведь подходил к вам. Благодарил за вашу позицию в отношении Африки.
— Можете назвать какие-либо имена?
И я назвал, пусть и без свойственной мне самоуверенности. Я уже закипал, а когда я закипаю, то плохо владею собой. Извольте: корпоративный рейдер, прозванный Адмиралом Нельсоном за черную повязку на глазу. Знаменитый телеведущий. Молодой пэр, скупивший кучу недвижимости в аристократическом Вест-Энде. Живущий в изгнании бывший министр финансов одной из африканских стран. Индиец-мультимиллиардер. Владелец крупной сети супермаркетов, который недавно приобрел одну из наших великих общенациональных ежедневных газет “в качестве хобби”. У меня уже не хватало сил на все это, но я держался до последнего.
— И еще тот, кого вы назвали Марселем, сэр! — выкрикнул я. — Африканец, который был вам нужен во время телефонной конференции…
— А Киса там был?
— Вы имеете в виду Филипа? Вы же его называете Африканским кисой? Нет, его там не было. Приходил Макси. А Филип появился только на острове.
Я не собирался повышать голос, это получилось само собой, и в ответ лорд Бринкли заговорил тише.
— Что это вы все про какого-то Филипа да про какого-то Макси, словно это мои друзья-приятели, — пожаловался он. — Я не знаком с ними. Никогда не слышал о них. Понятия не имею, о ком вы толкуете.
— Так спросили бы у жены своей придурочной!
Да, я сорвался. Невозможно описать слепую ярость тому, кто сам ее не испытывал. Она сопровождается физическими симптомами: покалывает губы, кружится голова, мутнеет в глазах, накатывает тошнота, теряется способность различать цвета и находящиеся рядом предметы. И вдобавок вы не уверены, что именно высказали вслух, а что только вертелось на языке, но наружу не вылетело.
— Китти! — заорал лорд Бринкли, распахнув дверь. — Мне нужно кое-что спросить у своей придурочной жены. Ты не присоединишься к нам на минуточку?
* * *
Леди Китти стояла недвижно, как часовой, и молчала. Ее синие глаза, лишенные всякого блеска, в упор смотрели на мужа.
— Китти, дорогая моя. Блицопрос. Два имени. Я тебе их сейчас назову, а ты сразу, не раздумывая, скажешь, какие у тебя с ними ассоциации. Макси!
— Никогда о таком не слышала. Ни разу. Последний Макс, которого я знала, умер давным-давно. Да и то его только в лавке звали Макси.
— Филип. Наш юный друг утверждает, будто я прозвал его Африканским кисой, что, как мне кажется, для нас обоих весьма оскорбительно.
Она нахмурилась и приложила указательный палец к губам.
— М-м, извини, и Филипа не знаю. Есть Филиппа Перри-Онслоу, но она женщина. Во всяком случае, так она всегда говорила.
— И еще, дорогая, раз уж ты все равно здесь… В прошлую пятницу… В котором часу, вы сказали?..
— Как раз в это время, — ответил я.
— Да, ровно трое суток назад, чтобы быть точным… По пятницам, помнится, мы с тобой обычно на природу выезжаем, но пока об этом забудь, не хочу давать тебе подсказок. Так вот, скажи мне, где мы тогда были? — И лорд Бринкли демонстративно взглянул на часы. — В семь часов десять минут вечера. Подумай хорошенько, будь добра.
— Ехали в Мальборо, конечно.
— А с какой целью?
— Отдыхать, зачем же еще!
— И ты, если понадобится, готова подтвердить это в суде под присягой? Просто вот этот молодой человек — очень одаренный и обаятельный, исходящий, не сомневаюсь, из самых лучших побуждений, — упорствует в весьма серьезных, весьма опасных для всех нас заблуждениях.
— Конечно, милый. Что за глупости!
— А как мы ехали в Мальборо, дорогая? На чем?
— На машине, разумеется. Бринкли, ты к чему вообще клонишь?
— За рулем сидел Генри?
— Нет, машину вел ты. У Генри был выходной.
— В котором же часу, по-твоему, мы выехали?
— Господи, дорогой мой, да что с тобой?! Знаешь ведь прекрасно: я все собрала и была полностью готова еще к трем, но ты, как всегда, задержался на деловой встрече, и мы вляпались в совершенно немыслимую пробку, вот и доехали только к девяти, так что ужин был испорчен.
— А кто составил нам компанию на уикенд?
— Гас и Тара конечно же. Они любят за наш счет отдохнуть. Пора бы им уже пригласить нас в “Уилтонс”
[48]
. Вечно они обещают, а воз и ныне там, — объяснила леди Китти, обращаясь ко мне, словно рассчитывала на мое сочувствие.
Я несколько поостыл к тому моменту, однако, встретив ее ничего не выражающий взгляд, тут же вновь взбеленился.
