Луиза была завербована.
На следующее утро Пендель проснулся с сильнейшим ощущением раздвоенности, ничего подобного за долгие годы борьбы за выживание, мелких уловок и хитростей он еще не испытывал. В него словно вселился не один, а сразу несколько человек. Причем некоторые были вовсе незнакомы ему, а кое-кто явился из прежней жизни – то были надзиратели и товарищи по заключению. Но все, сколь ни покажется странным, были на его стороне, шли вместе с ним в одном направлении, разделяли его великую цель.
– Похоже, что наступает нелегкая неделя, Лу! – крикнул он жене через занавеску в душе. Это был первый пробный выстрел в начавшейся кампании. – Масса звонков, новые заказы. – Луиза мыла голову. Она очень часто мыла голову, иногда по два раза на дню. А зубы чистила раз по пять, не меньше. – Играешь сегодня в теннис, дорогая? – как можно более небрежным тоном осведомился он.
Она выключила воду.
– В теннис, дорогая? Сегодня у тебя игра, да?
– Ты хочешь, чтоб я пошла играть?
– Но сегодня четверг. В ателье клубный вечер. Мне всегда казалось, что по четвергам ты играешь в теннис. С Джо-Энн.
– Ты хочешь, чтоб я играла в теннис с Джо-Энн?
– Я просто спрашиваю, Лу. Ничего не хочу. Только спрашиваю. Мы же знаем, ты хочешь держать себя в форме. И тебе это здорово удается.
Так. Теперь досчитать до пяти. Два раза.
– Да, Гарри. Сегодня я действительно собиралась играть в теннис с Джо-Энн.
– Вот и правильно. Вот и хорошо.
– Приду домой после работы. Переоденусь. Потом поеду в клуб и буду играть в теннис с Джо-Энн. Корт зарезервирован с семи до восьми.
– Что ж, передавай ей привет. Она славная женщина.
– Обычно Джо-Энн играет два сета по полчаса каждый. Первый для тренировки удара слева, второй – для удара справа. Ну а для ее партнера все, соответственно, наоборот. Если, конечно, он не левша. Чего про меня никак не скажешь.
– Ясненько. Понял.
– А дети поедут в гости к Окли, – добавила она. – Будут есть там эти чудовищные чипсы, от которых толстеют, пить эту омерзительную колу, от которой разрушаются зубы, смотреть всякие мерзости по телевизору и ползать по их грязному полу – все в целях налаживания отношений между двумя семьями.
– Что ж, хорошо. Спасибо.
– Не за что.
И она снова включила душ и принялась снова намыливать волосы. Потом вдруг резко выключила.
– А после тенниса, поскольку сегодня четверг, я собираюсь посвятить себя работе. Планировать и организовывать встречи сеньора Дельгадо на следующую неделю.
– Понимаю. И расписание у него весьма плотное, насколько я слышал. Впечатляет.
Отдерни эту чертову занавеску. Пообещай ей, что отныне будешь настоящим. Но реальность никогда не была любимым предметом Пенделя. По дороге в школу он напевал «Цель моя возвышенна и славна», и детям казалось, что отец их пребывает в самом радужном настроении. Войдя в ателье, он вдруг увидел все как бы чужими глазами. Новые синие ковры и мебель изумляли своей роскошью. Впечатляли также «Уголок спортсмена» в стеклянной клетушке Марты и новая, сияющая позолотой рама портрета Брейтвейта. Чьих это рук дело? Моих! Его восхитил аромат свежесваренного кофе и вид свежей студенческой листовки с выражениями протеста, лежащей у него на письменном столе. Около десяти вечера звонок звонил уже почти непрерывно. И в этом звоне ему слышалось обещание.
Первым потребовал к себе внимания поверенный в делах Соединенных Штатов, прибывший с помощником, бледным молодым человеком. Поверенный заказал новый обеденный пиджак, который называл смокингом. У входа в ателье стоял его бронированный «Линкольн», за рулем – строгий шофер с короткой стрижкой. Поверенный был выходцем из состоятельной бостонской семьи и провел всю жизнь, почитывая Пруста и играя в крокет. Темой его разговора было предстоящее празднование Дня Благодарения, с барбекю для всех американских семей и грандиозным фейерверком – последнее служило источником постоянного беспокойства для Луизы.
– У нас нет другой более цивилизованной альтернативы, верно, Майкл? – тягучим и гнусавым голосом говорил поверенный, пока Пендель размечал воротник мелком.
– Именно, – ответил бледный помощник.
– Или мы будем обращаться с ними, как с порядочными воспитанными людьми, или же прямо скажем, что ребята они плохие и мы им не доверяем.
– Именно, – снова согласился с ним бледный помощник.
– Люди ценят уважение. Если б сам я не верил в это, то не посвятил бы лучшие годы своей жизни этой комедии под названием «дипломатия».
– Не будете ли столь любезны немного согнуть руку в локте, сэр, – пробормотал Пендель, упершись ребром ладони в изгиб локтя поверенного.
– Военные нас просто возненавидят, – сказал поверенный. – А эти лацканы, Гарри, они не будут оттопыриваться? Немного, на мой взгляд, крупноваты. Тебе не кажется, Майкл?
– Один раз хорошенько отгладить, и вы о них и не вспомните, сэр.
– Нет, на мой взгляд, все замечательно, – сказал бледный помощник.
– А длина рукава, сэр? Так или чуточку короче?
– Прямо не знаю, что и сказать, – ответил поверенный. – Колеблюсь.
– Насчет военных или рукавов? – спросил помощник.
Поверенный пошевелил запястьями, окинул их критическим взглядом.
– Нет, по-моему, все замечательно, Гарри. Так и оставим. У меня нет ни малейших сомнений, Майкл, дай волю этим парням с холма Анкон, и тогда б дорогу блокировали тысяч пять человек, выстроенных в боевом порядке. И все бы кругом только и знали, что кричать о контроле за загрязнением воздушной среды.
Помощник мрачно усмехнулся.
– Но мы далеко не так примитивны, Майки. И философия Ницше – далеко не образец поведения для единственной в мире супердержавы, входящей в двадцать первый век.
Пендель немного повертел перед собой поверенного, чтобы получше разглядеть спину.
– Ну а общая длина пиджака, сэр? В целом? Сделаем чуточку длинней или удовлетворимся тем, что имеем?
– Удовлетворимся, Гарри. Все замечательно, просто шикарно. И простите за то, что я сегодня немного рассеян. Просто мы пытаемся предотвратить новую войну.
– И я от всей души желаю вам успеха в этом благородном деле, сэр, – со всей искренностью заметил Пендель, провожая поверенного с помощником вниз, к лимузину, возле которого расхаживал коротко стриженный водитель.
Он ждал и не мог дождаться, когда же они наконец уедут. В ушах звенела божественная музыка, а он сидел и торопливо строчил в свою портновскую книгу.
По мнению поверенного в делах США, трения между военными и дипломатическими американскими кругами достигли критической точки. Суть обсуждаемой проблемы сводится к тому, как лучше справиться со студенческими волнениями, если эта, по их выражению, гидра снова поднимет голову. Если верить словам поверенного, высказанным в строжайше конфиденциальной обстановке… Что они ему говорили? Да всякую ерунду. Что он услышал? Поразительные вещи! И это было всего лишь репетицией.
