– Немножко.
– Болтаться где-то, ожидая Катю? Болтаться где-то, ожидая Гёте? И вы ведь, очевидно, довольно долго где-то болтались, после того как ваша дружеская беседа с Гёте завершилась, не так ли?
Водрузив очки на кончик носа, Брейди внимательно прочел бумагу раза два-три, прежде чем отдать ее Скелтону. Я понимал, что пауза строго рассчитана, но она все равно меня напугала и, по-моему, напугала Неда – он взглянул на Шеритона и снова посмотрел на Барли с явной тревогой.
– Согласно полученным нами полевым наблюдениям, вы с Гёте разошлись около четырнадцати часов тридцати четырех минут по ленинградскому времени. Видели снимок? Скелтон, покажите ему.
Все мы видели этот снимок. Все, кроме Барли. На снимке были они оба, в саду Смольного, когда попрощались. Гёте уже повернулся, чтобы уйти. Барли еще не опустил рук после прощального объятия. В верхнем левом углу – время, засеченное электронным таймером: четырнадцать часов тридцать три минуты двадцать секунд.
– Помните последнее, что вы ему сказали? – спросил Брейди, будто предаваясь блаженным воспоминаниям.
– Я сказал, что издам его.
– А помните последнее, что он сказал вам?
– Он хотел узнать, не нужно ли ему будет поискать другого порядочного человека.
– Черт-те что за прощание, – заметил Брейди безмятежно, пока Барли продолжал рассматривать фотографию, а Брейди и Скелтон – смотреть на него. – Что было после этого, Барли?
– Я вернулся в «Европу». Отдал его тетрадь.
– А каким путем вы возвращались? Вы помните?
– Тем же самым, каким добирался туда. Троллейбусом до центра, потом прошелся пешком.
– Троллейбуса пришлось ждать долго? – спросил Брейди, и его южный выговор, по крайней мере, как почудилось мне, обрел насмешливую подражательность.
– Насколько помню, не очень.
– Но все-таки?
– Минут пять. Может быть, дольше.
Впервые память словно бы изменила Барли.
– Много людей было в очереди?
– Нет. Несколько человек. Я не считал.
– Троллейбусы ходят с интервалом в десять минут. Езды до центра еще десять. Оттуда пешком до «Европы» обычной вашей походкой – еще десять. Наши люди выверили все это по хронометру. Десять – верхний предел. Но, согласно мистеру и миссис Хензигер, вы появились у них в номере только в пятнадцать пятьдесят пять. Так что получается порядочная дыра, Барли. Дыра во времени. Вы не объясните мне, как ее заполнить? Не думаю, чтобы вы зашли куда-нибудь выпить, ведь так? У вас в пакете лежала очень и очень большая ценность. Казалось бы, вы должны были постараться поскорее доставить ее по назначению.
Барли насторожился, и Брейди не мог этого не заметить – во всяком случае, его радушная улыбка южанина теперь приобрела несколько иной оттенок, означавший «ну-ка, выкладывай!».
Нед застыл, впечатав обе подошвы в пол, не отводя взгляда от встревоженного лица Барли.
Только Клайв и Шеритон как бы дали обет никаких чувств не выражать.
– Так что же вы делали, Барли? – сказал Брейди.
– Слонялся по улицам, – ответил Барли, не слишком убедительно солгав.
– С тетрадью Гёте? С тетрадью, которую он вам доверил вместе с жизнью? Слонялись? Странный день вы выбрали, Барли, чтобы слоняться по улицам пятьдесят минут. Где вы были?
– Пошел назад по набережной. Где мы разговаривали. Падди сказал, чтобы я не спешил. Чтобы не мчался назад в гостиницу, а вернулся бы туда не торопясь.
– Это правда, – пробормотал Нед. – Мои инструкции, переданные через московский пункт.
– В течение пятидесяти минут? – не отступал Брейди, пропустив слова Неда мимо ушей.
– Я не знаю, сколько времени прошло. На часы я не смотрел. Не спешить – значит не спешить.
– И вам не пришло в голову, что, таская в штанах магнитофонную ленту и блок питания, а в пакете – потенциально бесценный секретный материал, естественнее было бы вспомнить, что кратчайшее расстояние между двумя точками все-таки прямая?
Гнев Барли начинал становиться опасным – но опасным для него, как он мог бы понять по выражению на лице Неда и, боюсь, на моем лице.
– Ведь вы меня не слушаете! – сказал Барли резко. – Я же объяснил. Падди предупредил, чтобы я не спешил. Так мне вдалбливали в Лондоне во время наших дурацких прогончиков. Не спешите. Никогда не ускоряйте шага, если что-то несете. Лучше сознательно заставляйте себя его замедлить.
И вновь мужественный Нед сделал все, что было в его силах.
– Да, его так учили, – сказал он.
Но он не спускал глаз с Барли.
Брейди тоже не спускал глаз с Барли.
– Так, значит, вы слонялись по улицам в направлении от троллейбусной остановки к Областному комитету Коммунистической партии в Смольном институте, не говоря уж о комсомоле и парочке-другой партийных святилищ, с тетрадью Гёте в пакете? Зачем, Барли? Агенты в поле действительно вытворяют чертовски странные вещи, мне этого можно не объяснять, но подобное, на мой взгляд, уже чистейшее самоубийство.
– Я выполнял инструкции, Брейди, черт бы вас побрал! Я не спешил! Сколько надо повторять?
Но вспыхнул Барли, как показалось мне, не потому, что был пойман на лжи, а потому, что очутился перед мучительной дилеммой. Слишком честным был его молящий вскрик, слишком горьким одиночество в его беззащитном взгляде. Брейди, к его чести, видимо, тоже это понял: во всяком случае, он принял растерянность Барли без всякого торжества и предпочел утешить его, а не уязвлять еще больше.
– Поймите, Барли, очень многим тут подобный пробел во времени покажется крайне подозрительным. Они немедленно представят себе, как вы сидите в чьем-то кабинете или в машине, а этот некто фотографирует тетрадь Гёте или дает вам инструкции. Что-нибудь такое было? Если да, то сейчас самое время все рассказать. Не самое подходящее – в подобных ситуациях подходящего не бывает, но более подходящего у нас с вами, пожалуй, не будет.
– Нет.
– Нет, вы не скажете?
– Ничего подобного не было.
– Но ведь что-то было. Вы помните, что занимало ваши мысли, пока вы слонялись по улицам?
– Гёте. Издавать ли его? Что он обрушит храм, если ему понадобится.
– Какой храм конкретно? Не могли бы мы постараться обойтись без метафор?
– Катя. Ее дети. Которых он обрекает на гибель вместе с собой, если будет пойман. Не знаю, у кого есть такое право. Не могу разобраться.
– Вы слонялись по улицам и старались разобраться?
Может быть, слонялся, может быть, нет. Но Барли замкнулся в себе.
– Разве не нормальнее было бы сначала отнести тетрадь, а потом уж решать этические проблемы? Меня удивляет, что вы сохраняли способность логически мыслить, пока разгуливали с этой адской штукой в пакете. Нет, я вовсе не утверждаю, будто мы все так уж логично ведем себя в подобных ситуациях, но даже по законам антилогики вы, я бы сказал, поставили себя в чертовски неприятное положение. Я думаю, вы что-то сделали. И думаю, вы тоже так думаете.
