Именно это и произошло. Программы гласности и перестройки г-на Горбачева были задуманы как взаимодополняющие, но добиться этого не удалось. Открытость в отношении провалов системы и людей — прошлого и настоящего — тех, на кого возлагалась ответственность, была невиданным проявлением свободы для советских граждан, которым так долго отказывали в возможности говорить правду. О перестройке же обветшавших институтов государства, не говоря уже о замене посредственностей, опиравшихся на них, в действительности не могло идти и речи. Как бы то ни было, основой Советского Союза все еще оставалась Коммунистическая партия (которая, помимо прочего, контролировала военно-промышленный комплекс и аппарат госбезопасности), а партия не могла просто так поступиться тем, что она ценила превыше всего, — властью.
Это объясняет и личную трагедию Михаила Горбачева, которого приветствовал Запад — совершенно справедливо, надо заметить, — но отвергли и осудили соотечественники. Несмотря на все разговоры о необходимости «нового мышления», в конечном итоге он так и не смог воплотить его в жизнь. Оказавшись в 1991 году перед выбором — продолжить движение по пути фундаментальных перемен или вернуться к репрессивному коммунизму, — он дрогнул. Несмотря да периодически возникающие разговоры, я не верю в то, что Михаил Горбачев тайно поддерживал сторонников жесткой линии, временно захвативших власть в июле 1991 года. Вместе с тем он назначал их на руководящие должности. Даже после возвращения в Москву Горбачев продолжал во всеуслышание называть себя коммунистом. Поэтому, невзирая на восхищение его достижениями, понимание ситуации, в которой он оказался, и личные симпатии, я уверена, что приход Бориса Ельцина ему на смену был на пользу России.
Причиной нескрываемой неприязни, которую питают друг к другу эти два человека, сделавшие для освобождения своей страны больше, чем кто-либо еще в России, без сомнения, в определенной мере является простое политическое соперничество. Однако я убеждена, что истоки ее лежат глубже. Г-н Ельцин сердцем понимал, что система, которая позволила ему выдвинуться, в которой он испытал падение, ставшее началом последовавшего взлета, была по своей сути аморальна — и не только потому, что не могла обеспечить людям достойного уровня жизни, но и из-за того, что основывалась на лжи и пороке. Именно поэтому, я полагаю, г-н Ельцин казался таким значительным, когда, стоя на танке в центре Москвы, руководил героическим сражением за демократию в России. Именно поэтому г-н Горбачев выглядел таким униженным, когда вернулся в Москву тремя днями позже из своего плена в Крыму. Камеры нередко лгут, но на этот раз они запечатлели правду: это не просто история о двух россиянах, это еще и история о двух Россиях.
Неудавшаяся попытка переворота в августе 1991 года дала возможность триумфатору — Борису Ельцину издать указ о запрете Коммунистической партии и осуществить организованный роспуск Советского Союза. В последние годы стало модным высмеивать слабости г-на Ельцина, которые, впрочем, были совершенно реальными. Однако их с лихвой компенсировали удивительная смелость и политическое искусство. Ну а если бы смелость и искусство не подкреплялись еще и типично русской безжалостностью, ему никогда бы не одержать победу над коммунистами, которые хотели вернуть Россию назад в социалистическое прошлое.
Силы Борису Ельцину было не занимать, но бремя истории оказалось непосильным и для него. Привычки, инстинкты и установки, выработанные в условиях советского коммунизма, сделали трансформацию России в «нормальную» страну чрезвычайно трудным делом. Это со всей очевидностью выразилось в росте беззакония.
Еще задолго до заката советской эпохи граждане России стали смотреть на государство как на своего врага. Для тех, кто пытался проявить индивидуальность, оно было угнетателем. В глазах же большинства государство имело образ грабителя.
Коммунистическое общество не имело законодательства в западном понимании. Несмотря на то что каждый шаг регулировался правилами и нормами, отсутствовало понятие справедливости, предполагающее существование единого набора обязательств индивидуума, в равной мере применимого ко всем без исключения. Как поразительно точно сказал писатель и диссидент Александр Зиновьев, «в коммунистическом обществе преобладает система ценностей, основанная на полном отсутствии общих принципов оценки»
[75]
.
На деле единственным господствующим принципом был эгоизм хищника. Подобные привычки искоренить крайне трудно, если вообще возможно. Важно подчеркнуть, что, хотя размах и жестокость российской преступности росли после распада СССР подобно снежному кому, ее психологические и системные корни были заложены при коммунистах. В последние годы правления Леонида Брежнева коррупция в высших эшелонах власти приобрела печальную известность. С середины 80-х годов преступность стала одним из институтов общества — в немалой мере в результате деятельности КГБ. Вот слова одного из руководителей ЦРУ:
[КГБ] продавало дешевые советские товары за рубежом по мировым ценам, а доходы направляло на секретные зарубежные счета и в компании прикрытия… [Оно] занималось отмыванием денег, торговлей оружием и наркотиками и другими не менее преступными видами деятельности
[76]
.
Большие сомнения в том, что такое состояние дел изменится при новом руководстве, были вполне объяснимы: большинство россиян с детства привыкло воспринимать преступность как обычный способ ведения дел. Да и могло ли быть иначе, если множество тех, кто занимал высокие посты при коммунистах, при капитализме появились в роли новых хозяев?
Россия приобрела репутацию криминального общества. Считается, что в ней действует от трех до четырех тысяч преступных банд. Российское Министерство внутренних дел полагает, что организованная преступность контролирует 40 % оборота товаров и услуг; по другим оценкам эта цифра еще выше. Предполагается, что половина российских банков контролируется преступными синдикатами. Стоит ли удивляться тому, что Европейский банк реконструкции и развития рассматривает Россию как самую коррумпированную страну мира. Опрос общественного мнения демонстрирует неверие российских граждан в честность как средство достижения успеха. На первое место 88 % из них ставят «связи», а 76 % — обман
[77]
.
По оценкам, на долю теневой экономики (которая с трудом поддается измерению) приходится от четверти до половины российского национального дохода. С одной стороны, это следствие невыплаты или занижения зарплат российских рабочих, которые пытаются найти приличный заработок; с другой — хаотичности среды, в которой приходится работать предприятиям. В любом случае, благоприятные условия для вымогательства и бандитизма налицо.
