Условия, в которых живет большинство российских граждан, действительно тяжелые. Люди заслуживают лучшей участи. Вместе с тем официальная статистика обманчива. Когда мы слышим (а это действительно случается), что объем производства страны сократился в два раза по сравнению с уровнем десятилетней давности или что реальные доходы резко упали, полезно вспомнить, что экономическая статистика Советского Союза была не более достоверна, чем любая другая официальная информация того времени. Более того, страна, производящая продукцию, которую никто не хочет покупать, и где рабочие на свою зарплату не могут купить нужные им товары, вряд ли может служить образцом экономического процветания. Сравнение уровня жизни в последние годы советской власти с нынешним уровнем по наиболее значимому критерию — реальной платежеспособности населения — демонстрирует некоторый прогресс
[83]
.
С другой стороны, условия жизни очень неоднородны, некоторые люди находятся просто в ужасном положении. Хуже всего после ввода ограничений на государственные расходы пришлось тем, кто получал средства к существованию от государства. В стране возникла большая задолженность по выплате заработной платы и пенсий, а их реальный размер из-за инфляции резко упал. Пожалуй, самый серьезный ущерб был нанесен сбережениям граждан. Как показывает история Веймарской республики в Германии, ничто не подрывает общество сильнее, чем разорение людей в результате потери сбережений.
И все же наиболее красноречиво масштабы бедствия характеризуют не экономические, а социальные показатели, которые говорят о том, что Россия больна и в настоящее время, без преувеличения, умирает. Как заметил один эксперт: «Ни одна промышленно развитая страна еще не переживала столь сильного и длительного ухудшения состояния [здравоохранения] в мирное время»
[84]
. Уровень смертности в России почти на 30 % выше соответствующего показателя в последние годы существования Советского Союза, хотя состояние здравоохранение уже тогда было тяжелым. Смертность в настоящее время превышает рождаемость более чем наполовину (около 700 тысяч человек в год). Средняя продолжительность жизни мужчин составляет 61 год — ниже, чем в Египте, Индонезии и Парагвае. Основная причина смерти — сердечно-сосудистые заболевания и травматизм, связанный чаще всего со злоупотреблением алкоголем. Жизнь настолько беспросветна, что бутылка становится единственным утешением.
По всей видимости, больше всего простых российских граждан угнетает не столько разочарование в собственных силах, сколько негодование по поводу того, что небольшая кучка людей похваляется огромными богатствами, приобретенными в результате успешных спекуляций, внутренней торговли, сколачивания картелей и бандитизма. Корни проблемы в том, что в России начала 90-х годов, когда началась реформа, не было среднего класса в европейском понимании этого слова. В царской России сильный средний класс сформироваться не успел, а его немногочисленных представителей большевики выпихнули из страны, разорили или уничтожили.
При коммунистах подобного класса появиться просто не могло, а «буржуазные» ценности, естественно, подверглись осуждению. Конечно, «руководители» были. Однако они являлись государственными чиновниками, а не предпринимателями и собственниками. Именно по-этому знания, средства и положение, необходимые для успеха в первые годы реформ, оказались в распоряжении «класса аппаратчиков».
Процветание такой «элиты» сделало в глазах значительной части россиян само понятие «реформа» подозрительным, а ее сторонников — одиозными личностями. Хотя они и не правы, можно ли винить их в этом?
Под прикрытием формальных меморандумов, заявлений о намерениях, статистических прогнозов и аккуратно составленных балансов шло сражение за власть. В число наиболее серьезных игроков входили: бюрократия; армия, чье бедственное положение порою угрожало безопасности страны; магнаты, прямо или косвенно контролирующие огромные природные ресурсы России, в частности нефть, которую они покупали по дешевке, а потом, получив лицензию, продавали, но уже по несравненно более высоким международным ценам; банки, которые не выполняли ни одной из обычных для западного банка функций, а занимались скупкой акций приватизированных компаний на манипулируемых аукционах.
Фактически этот своего рода экономический театр абсурда преспокойно функционировал до краха 1998 года. Промышленность, которая из-за собственной неэффективности не могла приносить прибыль, держалась на плаву за счет того, что начальство, используя влияние и связи, уходило от уплаты налогов, расплачивалось с кредиторами ничего не стоящими векселями и нередко рассчитывалось с работниками собственной продукцией. Вновь возродились нелепости советской системы. В те времена в ходу была шутка о качестве выпускаемой продукции и уровне заработной платы рабочих: «Мы делаем вид, что работаем, а они делают вид, что нам платят». Теперь же чаще всего не платили вообще. Все эти обстоятельства, несмотря на то что 70 % промышленности теоретически находилось в частных руках, потребительские цены были свободными, а возврат к социализму, по всей видимости, стал невозможен, позволяют сделать лишь один вывод: экономическая реформа в целом провалилась.
Одна из самых резких характеристик произошедшего принадлежит нынешнему советнику президента Путина экономисту Андрею Илларионову.
…С лета 1992 года, за редким исключением, политическая борьба шла вовсе не вокруг того, какую экономическую политику проводить — более либеральную или более интервенционистскую. Реальная борьба велась совсем за другое: кто или чья команда (группа, банда, семья) будет контролировать государственные институты и инструменты, позволяющие держать под контролем распределение и перераспределение экономических ресурсов… Единственное, чем различались группы, участвовавшие в трансформации, — это способностью камуфлировать свои действия и придавать им форму, пригодную для общего потребления в России и за рубежом
[85]
.
Запад не может это игнорировать. Мы должны учиться на собственных ошибках. Нам нужно предвидеть их последствия, а в будущем — действовать более корректно.
После краха 1998 года Россия и Запад получили определенную возможность маневра. Как и следовало ожидать, после обвала национальной валюты российские товары стали более дешевыми, а импорт существенно подорожал. Экономика вновь начала развиваться (в 1999 году рост составил 5,4 %, а в 2000 году — 8,3 %). Троекратное повышение цен на нефть также пошло на пользу России, которая входит в число основных нефтедобывающих стран мира: энергетический сектор приносит сейчас государству 5,5 млрд. долларов в год.
