С г-ном У я познакомилась после его ареста, показательного процесса и освобождения с последующей депортацией из Китая. Перед китайскими властями он провинился тем, что обличал применяемую в карательных целях практику «перевоспитания» принудительным трудом, известную как «лаогай». Он рассказал о собственном опыте и результатах изучения этой бесчеловечной практики, которая получила довольно широкое распространение в современном Китае.
Конечно, перед китайцами очень остро стоит проблема преступности — реальной, серьезной преступности, которая знакома нам, на Западе, очень хорошо. Однако захлестнувшая Китай криминальная волна намного страшнее, поскольку связана с приходом неожиданного процветания в общество, которое уже до этого в значительной мере опиралось на связи, закулисные игры и взяточничество. Тем не менее это совершенно не оправдывает жестокости пенитенциарной системы, против которой выступали г-н У и его соратники.
Через несколько дней после знакомства с Харри У я улетала в Пекин, где должна была выступить на конференции, организованной газетой International Herald Tribune при поддержке китайских властей. Как раз в тот момент китайцы продемонстрировали свою мстительность: в ответ на освобождение г-на У в результате давления со стороны США они приговорили диссидентов и защитников демократии Вэй Цзиншена и Ван Даня соответственно к 14 и 11 годам тюремного заключения
[139]
.
В такой ситуации у публично выступающего оратора есть две возможности. Первая — пойти по пути наименьшего сопротивления. Для оправдания подобного выбора имеется целый набор мотивов, перечислю некоторые из них в порядке убывания убедительности: «то, что они делают, меня/нас не касается», «было бы неприличным обижать хозяев», «лучше я получу гонорар и тихонечко исчезну». Вторая — устроить международный скандал (Китай — грандиозная сцена для скандалов). Этот путь не то чтобы разрушителен, он может просто привести к обратному результату. Я выбрала среднюю линию.
В своей речи я похвалила происходящие в стране реформы, отметив те сферы, где прогресс должен быть более заметным: законность, банковская система, приватизация, доступ в Интернет и защита прав собственности. Затем я перешла к более опасной теме и стала доказывать, что экономические преобразования «должны со временем изменить саму систему управления Китаем». Поначалу мне хотелось прямо упомянуть лаогай, но я удержалась, иначе китайцы просто демонстративно покинули бы зал. Вместо этого я сказала:
Не хочу рисовать картину в розовых тонах. В Китае имеется целый ряд аспектов, которые очень беспокоят тех из нас, кому посчастливилось жить в демократических странах, где главенствует закон. Должна сказать, что суровые приговоры, вынесенные недавно г-ну Вэю и г-ну Вану, вызывают тревогу во всем мире.
Китайцы никогда не стесняются в выражениях во время своих публичных выступлений, однако полагают, что все остальные должны себя сдерживать. После моего заявления никто не ушел, но У Цзе, ответственный работник Министерства экономики, который выступал после меня, заметил: «У Великобритании немало собственных проблем, в следующий раз, возможно, нам удастся поговорить и на эту тему».
Что говорить, справедливое замечание. У нас тоже есть недостатки. Но мы не бросаем людей в тюрьмы только потому, что они требуют права голоса.
Мы должны открыто говорить о жестокостях, творимых в Китае в наши дни, точно так же, как говорили о жестокостях, имевших место в Советском Союзе. Нам необходимо строить отношения с Китаем на той же основе, что и с Советами, и ни в коем случае не лебезить перед ним. В прошлом императоры династий Мин и Цин не любили представителей Запада за их отказ поклоняться, в наше время за это же их не любят китайские коммунисты. Но если мы не скажем правды, кто сделает это за нас? Вот уже два года Великобритания и другие страны Европейского союза отказываются поддержать резолюцию США в Комиссии ООН по правам человека, осуждающую действия Китая. Такая позиция не просто бесчестна, она еще и нелепа. Аплодисменты со стороны китайских властей в знак одобрения подобных действий скоро стихнут, да они нам и не нужны: в конце концов, практически во всех областях китайцы нуждаются в Западе намного больше, чем мы нуждаемся в Китае.
Всегда суровое отношение Китая к тем, в ком режим видит врагов или в ком не нуждается, в последнее время стало еще жестче. Усилилось преследование диссидентов: к концу 1999 года почти все руководители Китайской демократической партии, бросившей вызов монополии Коммунистической партии Китая, были осуждены на длительные сроки.
Существуют еще три группы населения, чьи права отрицаются сегодняшним руководством Китая. Первая — это китайские женщины и их малолетние дети. Есть серьезные сомнения в том, что политика Китая в отношении прироста численности населения хорошо продумана. С одной стороны, перенаселение в некоторых сельских районах — действительно реальная проблема. С другой стороны, имеются признаки того, что Китай может получить свой вариант демографического кризиса, который уже поразил многие западные страны и Японию, где население быстро стареет, а число людей трудоспособного возраста, способных его обеспечивать, сокращается
[140]
. Что действительно вызывает омерзение, так это жестокость, с которой в различных регионах Китая осуществляется политика «один ребенок в семье», включая принудительные аборты и убийство новорожденных
[141]
.
Вторая группа, которая больше других страдает от коммунистического правления, — это некитайские национальные меньшинства. Китай, в отличие от бывшего Советского Союза и нынешней Российской Федерации, удивительно однороден по национальному составу. Подавляющую часть населения (93 %) составляют этнические китайцы (хань), однако национальные меньшинства, на которые приходится всего 7 % населения, занимают 60 % территории Китая, что ведет к нарушению стратегического равновесия.
Сказанное особенно справедливо в отношении Тибета. Претензии китайцев на Тибет сомнительны с исторической точки зрения. В конце XVII — начале XVIII века Тибет попал под протекторат Китая. Но в XIX веке влияние Пекина ослабло и стало чисто символическим. В период между крушением Империи в 1912 году и вторжением китайских коммунистов в 1950–1951 годах Тибет был независимым государством.
