— Это же Боттичелли, «Рождение Венеры»! — Ее голос прозвучал вполне обычно. — И в то же время нет.
— Да, меня вдохновила его картина, только Венера Боттичелли никогда не казалась мне правильной. — Гриффин нервно рассмеялся. — Поэтому я немножко ее исправил. Ну, по крайней мере, попытался.
— Ты ее действительно исправил, — сказала Венера, не отводя глаз от скульптуры.
Морская раковина была сделана как будто из цельного листа меди, но Гриффин состарил ее и лишил блеска, так что она приобрела зеленый налет цвета мха, напомнивший Венере о морских волнах. Сама Венера, поднимавшаяся из океана, тоже была медной, только этот металл был отполирован так, что сиял, как грани драгоценных камней. Линии тела богини были плавными и эротичными. Гриффин сделал ее волосы из тончайших металлических пластинок, набегавших одна на другую и создававших эффект русалочьего хвоста, как бы обтекавшего щедрые округлости тела богини. Эта Венера ничуть не походила на нимфу. Наоборот, она обладала сексуальностью взрослой женщины, зрелой, опытной и загадочной...
Венера подошла поближе к фигуре.
— Трудно поверить, что все это сделано из металла. Она кажется такой теплой... такой живой.
— Это похоже на то, как меняются женщины, тебе не кажется? Они выглядят мягкими и слабыми, но на самом деле они куда сильнее, чем обычно думают мужчины.
Венера через плечо оглянулась на Гриффина и увидела на его лице дерзкую улыбку. Но ей она показалась скорее сексуальной, чем самоуверенной. Этот мужчина действительно понимал женщин. И богиня с улыбкой спросила:
— Но почему именно Венера?
Гриффин усмехнулся в ответ.
— Разве ты не помнишь? Когда мы встретились, я сказал тебе, что она — моя любимая богиня.
Венера чуть заметно кивнула. Она этого не помнила. Она вообще-то и не думала об этом.
— Да, она меня заинтриговала, — продолжил Гриффин, глядя на скульптуру. — Богиня любви, рожденная из моря... ей не понадобился мужчина, чтобы появиться на свет. Мне кажется, это звучит немного грустно.
— Грустно? Что ты хочешь этим сказать? — Мысли Венеры заметались, как перепуганные бабочки.
— А ты сама подумай. Богиня любви не нуждается в мужчине. Она сеет любовь вокруг себя, творит ее для других людей, но ни капельки не оставляет для себя самой. И от этого выглядит недоступной и неприкосновенной. — Гриффин коснулся своим бокалом края бокала Венеры, и на его лицо вернулась дерзкая улыбка. — Но ты ведь увлекаешься мифологией. Что ты думаешь о своей тезке?
Венера долго молчала, прежде чем ответить. А потом сказала с предельной откровенностью:
— Я думаю, ей бы понравилась твоя скульптура. Гриффин подошел ближе и одним пальцем отвел с ее лба выскользнувший из прически серебристый локон.
— Итак, моя богиня, ты уже решила, что я собой представляю?
— Что ты собой представляешь?
От близости Гриффина дыхание богини любви участилось.
— Перед тем как мы приехали в галерею, ты говорила, что мужчина, который одновременно и художник, и воин, — исключителен... необычен... — Он сделал паузу, наматывая на палец локон Венеры. — И что еще ты сказала?
Венера слегка вскинула брови.
— Я сказала, что они необычные, отклоняющиеся от нормы или просто своеобразные.
— И каково твое решение для меня, моя богиня? — В голубых глазах Гриффина светилось мальчишеское озорство.
— Я склоняюсь в пользу необычности и своеобразия.
Гриффин придвинулся еще ближе к ней.
— Давай посмотрим, смогу ли я склонить тебя в пользу исключительности.
Он не дал ей возможности ответить. Он обхватил ее лицо ладонями и наклонился, чтобы завладеть ее губами. Венера позволила ему впиться в ее рот поцелуем, от которого вся кожа богини загорелась огнем. Богине невероятно нравилось, что этот мужчина берет ее без колебаний, не играя в поклонение и обожествление, которые закончились бы просьбой о даровании какой-нибудь милости. Она ведь слышала это так много раз, бесконечными веками: «Прими мое тело как подношение, о великая богиня любви, и молю, даруй мне ответ на мою просьбу: пусть девица, которую я желаю, полюбит меня!» Даже бессмертные не отказывались от того, чтобы попросить о какой-нибудь помощи. А Вулкан, как это ни забавно, женился на ней потому, что хотел спрятаться от любви. Венера была сыта всем этим по горло. И сегодня она не желала быть богиней Венерой. Сегодня она желала стать обычной смертной женщиной, которую любит смертный мужчина, а это значило, что ей незачем демонстрировать Свое знаменитое самообладание перед Гриффином.
А Гриффин, не говоря ни слова, забрал у нее бокал и поставил рядом со своим на низкий металлический кофейный столик. Потом он взял богиню любви за руку и повел по широкой лестнице на второй этаж, в похожу ю на обычный чердак спальню с аркой вместо двери. Кровать у него была широкой, с железными спинками, и на ней лежали толстое темное одеяло и подушки королевских размеров. Гриффин не стал включать люстру, поскольку в спальню проникал свет из нижней комнаты, создавая особый эффект, как будто где-то рядом горели свечи. Он сел на кровать и притянул к себе Венеру, так что она оказалась стоящей между его ногами. А потом запустил пальцы в ее волосы и быстро выдернул шпильки; локоны Венеры рассыпались по спине и плечам.
— Мне хотелось это сделать с того самого момента, как я увидел тебя сегодня вечером, — тихо сказал он.
Венера встряхнула головой, окончательно освобождая волосы. Руки Гриффина скользнули к ее шее, а потом медленно, очень медленно двинулись вниз, гладя ее тело так, словно он хотел запомнить каждый изгиб. Венера вздрогнула, подумав, что его руки обладают даром творить столь прекрасные, чувственные произведения искусства... и что они сумели создать ее безупречное изображение, хотя он и сам того не знал.
— Тебе холодно? — прошептал он.
Его ладони обхватили бедра богини, скользнули к нижней части живота, и вот уже его большие пальцы ласкали сердцевину ее женственности... Венера вздохнула и застонала от наслаждения.
— Я тебя согрею, — пообещал он, и его голос стал вдруг таким напряженным и хриплым, как будто ему было очень трудно говорить.
Венера качнулась вперед, навстречу его крепкому прикосновению, уже переполненная возбуждением, которое вызвали его руки, ласкавшие сквозь ткани брюк и трусиков.
— Я помню каждый миг того вечера... Я не в силах был выбросить тебя из головы. Ты как наркотик, наполнивший мою кровь... — Голос Гриффина был низким, дыхание участилось. — Я помню, какой горячей и влажной ты была, и как я скользнул в тебя, и как чувствовал твой отклик...
Венера посмотрела в его пылающие страстью глаза, и жар желания, который она увидела в них, заставил еще сильнее вспыхнуть ее разгоряченное тело.
— А ты думал обо мне, когда потом мастурбировал?
