Венера отступила на шаг. Казалось, он дал ей пощечину. Она окружила себя аурой величия и силы истинной древней богини. Она чувствовала, как ее божественная энергия ласкает ее кожу, а серебристая масса волос начинает вздыматься и потрескивать искрами, словно обретя собственную жизнь. Она знала, что ее фиолетовые глаза горят нестерпимым светом, и точно так же знала, что сияние ее бессмертия трудно вынести смертному. Но Венеру это ничуть не беспокоило. Она хотела, чтобы Гриффин увидел ее во всем величии. Она хотела, чтобы он видел, что именно он теряет навсегда. И когда она заговорила, ее голос был полон магии, дарованной ей от рождения.
— Нет. Я не думала ни о чем подобном, когда позволила себе полюбить тебя. Я думала лишь о том, как наши души взывают друг к другу. Но теперь я вижу, что, должно быть, сильно ошибалась. Твоя душа слишком загрязнена страхами и самолюбием. В ней недостаточно храбрости, чтобы любить меня. Я оставляю тебя, Гриффин Ди Анжело, сын человеческий, и возвращаюсь на Олимп, где мое настоящее место. Я могла бы стереть твои воспоминания обо мне — так же легко, как стирается мел с классной доски, — но я не стану этого делать. Я хочу, чтобы ты всегда помнил, что отверг саму воплощенную Любовь.
И Венера, богиня чувственной любви и красоты, вскинула руки — и исчезла в каскаде ослепительных искр.
Глава двадцать восьмая
Когда Венера материализовалась на кухне у Пии, ее гнев начал угасать. В комнату, заливаясь лаем, ворвалась Хлоя, сразу узнала Венеру, и ее лай мигом перешел в радостное повизгивание, — но потом собака встревоженно заскулила, увидев, как богиня села на пол и разрыдалась. Венера прижала к себе Хлою.
— Венера! Ох боже мой... Что случилось?
В кухню влетела Пия и присела на корточки рядом с богиней любви.
— Он... ненавидит... меня! — прорыдала Венера.
— Ну, милая... он не может тебя ненавидеть! Никто не в силах тебя ненавидеть. Ну-ка... Сядь вот сюда, к столу.
Пия мягко спихнула Хлою с колен богини любви и помогла Венере подняться на ноги.
— Нет... нет... — Венера всхлипывала, садясь на свое обычное место за кухонным столом Пии. — Тут уж ничего не поделаешь... Пия, он больше не хочет меня, после того как узнал, что я богиня!
Пия уже ставила перед ними чашки с горячим кофе.
— Расскажи мне все по порядку. И воспользуйся льняной салфеткой вместо «клинекса». Так будет лучше.
Пия внимательно слушала Венеру, подробно рассказывавшую о сцене, происшедшей между ней и Гриффином; богиня время от времени всхлипывала и бормотала себе под нос что-то о том, как глупы иной раз бывают мужчины. Закончив рассказ, богиня любви высморкалась и вытерла глаза. Пия не произнесла ни слова. Она встала и принесла из холодильника нечто длинной и плоское, завернутое в алюминиевую фольгу.
— Это мой аварийный запас черного бельгийского шоколада. Съешь его. Очень помогает.
Венера судорожно кивнула, отломила кусочек шоколадной плитки, и темная сладость растаяла у нее во рту, пока она прихлебывала чудесный кофе, приготовленный Пией.
— Ты права... — Богиня шмыгнула носом. — Действительно помогает.
— Вот и хорошо. Так. Во-первых, я действительно очень зла на Гриффина. Он вел себя как настоящая ослиная задница.
— Думаю,« Smart Bitches» назвали бы его словечком покрепче. Ну, что-нибудь вроде...
Венера немного помолчала, думая и посасывая шоколад.
— Чертов дурнозадый кривочленный торговец шлюхами... или, может быть, задбургер.
— Ты права. Они отлично ругаются. Давай будем называть его кривочленным задбургером. Это получше, чем просто «ослиная задница».
— Согласна, — кивнула богиня любви.
— Итак, мы всерьез разгневаны на него, но все равно я не думаю, что ты должна от него отказаться.
— Но мне придется, Пия! Я ведь не могу стать кем-то другим, да если бы и могла, не стала бы меняться.
— Видишь ли, я думаю, что он просто был потрясен, и именно потому так ужасно отреагировал. Когда он немножко подумает о том, каким он был идиотом... — Венера, вскинув брови, посмотрела на Пию. — То есть каким он был кривочленным задбургером, он очень об этом пожалеет и принесет извинения и изо всех сил постарается вернуть тебя.
— Но ты ведь не отвергла Вулкана, когда узнала, что он — бог огня.
— Ну, это вообще-то не слишком честное сравнение. Я ведь к этому времени уже успела подружиться с тобой, так что вроде как привыкла к мысли, что по Талсе разгуливают бессмертные.
Богиня любви покачала головой.
— Он сказал, что не уверен даже в том, что мы принадлежим к одному виду. Не знаю, смогу ли я ему это простить.
— Ты любишь его?
— Да, — тихо ответила Венера.
— Тогда, думаю, ты научишься его прощать.
— Я не знаю. В каком-то смысле он ведь прав. Между нами всегда будет висеть эта тема — «смертные-бессмертные». Когда он постареет и сгорбится, я останусь прежней. Я же вечно буду выглядеть вот так.
Пия внезапно побледнела, и Венера только тогда поняла весь смысл сказанного ею. Богиня поспешно взяла Пию за руку.
— Но ты должна знать, что я все равно буду любить Гриффина, даже тогда, когда он станет старым и сгорбленным, а когда он умрет, я буду вечно оплакивать его смерть и свято хранить память о нем. Как и Вулкан о тебе.
— Я понимаю. По крайней мере, мне кажется, что понимаю. Но это сильно обескураживает и более чем пугает — когда начинаешь думать о том, что любишь существо, которое никогда не состарится... и никогда не умрет.
— Но у тебя достает храбрости по-прежнему любить Вулкана.
— Не думаю, что это можно назвать храбростью, но... да. Я все равно его люблю.
— А вот Гриффин не так храбр, как ты. Или, что, наверное, будет ближе к истине, он любит не так сильно, как ты.
Венера моргнула, стараясь избавиться от слез, вновь набежавших на глаза.
— Не спеши осуждать его. Мужчины не так легко приспосабливаются к новому, как женщины. К тому же... — Пия передернула плечами, улыбнулась и сунула в рот кусочек шоколада. — К тому же мы полнее отдаемся чувствам.
— В этом ты определенно права. — Тут голос богини стал серьезным. — Не знаю, могу ли я это сделать, Пия. Я не знаю, смогу ли я снова открыться перед ним. А что, если он опять отвергнет меня?
— Но, Венера, разве это не часть любовных отношений? — осторожно спросила Пия. — Ты и должна быть ранимой и чувствительной перед тем, кого искренне полюбила.
— Да... Если нет ранимости, нет и открытости чувствам. Я просто не знаю, вернется ли ко мне эта уязвимость. Отказ причиняет слишком сильную боль.
— Кто тут от чего отказывается? — прозвучал рядом с ними низкий голос Вулкана, внезапно материализовавшегося в кухне.
