Глава 4. ВТОРОЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ (1792–1793)
2 января 1787 г. Екатерина II под гром салюта покинула Петербург и отправилась в знаменитое путешествие в Тавриду. Ее кортеж состоял из 14 карет и 164 саней. На каждой почтовой станции поезд ожидали 560 свежих лошадей. На лошадях императрица ехала до Киева, а в апреле, когда сошел лед на Днепре, пересела на галеру «Днепр». Специально для ее путешествия в 1785–1786 гг. под Смоленском было построено семь галер.
Днепр по-прежнему служил границей между Россией и Речью Посполитой. В Каневе, на правом берегу Днепра, Екатерину торжественно встретил король Станислав Август. Это была их первая встреча за тридцать лет.
Ряд историков утверждает, что Понятовский был холодно принят Екатериной и уехал обескураженный. Действительно, Станислав надеялся на большее, тем не менее эта встреча прошла не зря. Екатерина в Каневе наградила Станислава высшим российским орденом Андрея Первозванного, а он по возвращении в Варшаву послал ей польский орден Белого орла. Но это лишь внешняя сторона встречи. Куда важнее было предложение короля о заключении русско-польского военного союза. Это не могло не понравиться Екатерине, но, увы, заключение союза Станислав Август связывал с согласием императрицы на проведение в Польше усиливающих королевскую власть реформ. Екатерина была настроена против реформ, чем и расстроила короля.
Русско-польский военный союз оба монарха рассматривали в контексте предстоящей войны с Турцией, и Станислав Август по возвращении в Варшаву велел в городе установить конную статую короля Яна Собеского, разгромившего в 1683 г. турецкую армию.
11 июля 1787 г. уже в Херсоне Екатерина II милостиво приняла племянника короля Станислава Августа, Станислава Понятовского. Вернувшись домой, молодой Станислав объявил дяде, что Екатерина II и австрийский император Иосиф II одобрили назначение его наследником польского престола.
Через две недели после объявления Турцией войны России Екатерина вернулась к предложению Станислава Августа о подписании русско-польского оборонительного договора. В депеше от 1 сентября 1787 г. вице-канцлер И. А. Остерман проинформировал русского посла в Варшаве, графа Штакельберга, о том, что «Ее императорское величество убеждена, что в условиях нынешнего кризиса проявляется благоприятная возможность реализовать этот проект».
Однако инициатива Петербурга была парализована действиями Берлина. Новый прусский король Фридрих Вильгельм II велел передать гетману литовскому Михаилу Огиньскому: «Я желаю Польше добра, но не потерплю, чтоб она вступила в союз с каким-нибудь другим государством. Если республика нуждается в союзе, то я предлагаю свой с обязательством выставить 40 000 войска на ее защиту, не требуя для себя ничего за это». Министр Герцберг прибавил, что король может помочь Польше с возвращением Галиции, отторгнутой Австрией, лишь бы поляки не трогали турок.
В октябре 1788 г. в Варшаве собрался сейм, которому был предложен союз с Россией при решении восточного вопроса. Россия обязывалась вооружить за свой счет и содержать в продолжение всей войны двенадцатитысячный корпус польского войска, а после заключения мира в течение шести лет выплачивать на его содержание ежегодно по миллиону польских злотых. Также предложены были большие торговые выгоды и дано обязательство вытребовать такие же выгоды от Турции при заключении мира.
Кроме того, Екатерина тайно предложила Станиславу Августу турецкие земли в Подолии и Молдавии — разумеется, в случае успешного окончания войны.
Король Станислав Август был всей душой за этот союз, но прусский посол Бухгольц подал сейму ноту, в которой говорилось, что прусский король не видит для Польши ни пользы, ни необходимости в союзе с Россией, что не только Польша, но и пограничные с ней прусские владения могут пострадать, если республика заключит союз, который даст туркам право вторгнуться в Польшу. Если Польша нуждается в союзе, то прусский король предлагает ей свой и постарается сделать все, чтобы избавить поляков от чужестранного притеснения и от нашествия турок, обещает всякую помощь для охранения независимости, свободы и безопасности Польши.
На самом же деле Фридрих Вильгельм II смертельно боялся усиления Австрии и России в ходе турецкой войны. Пруссия ничего не могла получить при разгроме Оттоманской империи. Но если дядя (Фридрих Великий) воспользовался первой турецкой войной и получил часть Польши, то почему его племянник (Фридрих Вильгельм) не может получить еще больший кусок, не сделав ни одного пушечного выстрела?
Присоединение Польши к России и Австрии в ходе войны с Турцией давало ей последний шанс остаться на карте Европы независимо от исхода кампании. Даже в случае поражения России, что представляется весьма маловероятным, Польша выигрывала. России было бы не до захвата польской земли, но при этом Екатерина вряд ли допустила бы раздел Польши между Австрией и Пруссией, я уж не говорю о победителе — турецком султане, который стал бы диктовать свои условия. В случае же успеха России Польша уже в ходе войны смогла бы создать мощную, хорошо обученную и дисциплинированную армию, а после заключения мира получить обширные территории на юге, присоединение которых, с одной стороны, поддержало бы материально польское государство, а с другой — стимулировало бы взрыв патриотизма среди поляков. Предположим на секунду, что Россия в ходе второй турецкой войны овладела бы Проливной зоной. Тогда даже на мирное «переваривание» причерноморских земель ей потребовалось бы не менее полувека. Но пятьдесят лет мира в этой ситуации — чистая утопия. России пришлось бы постоянно воевать за Проливную зону как с остальными частями Оттоманской империи, так и с европейскими государствами. Риторический вопрос: было бы дело России до Польши?
Однако радные паны предпочли поверить Фридриху Вильгельму, а не Екатерине. Уже три столетия правящие круги Польши не покидает иллюзия, что существуют сильные государства, главной целью которых является совершенно бескорыстная поддержка поляков и которые готовы сражаться до последнего своего солдата за Великую Польшу «от можа до можа». Увы, ни уроки конца XVII в., ни 1807 г., ни 1812-й, ни 1831-й, ни 1863-й, ни даже 1939 г. ничему поляков не научили.
Итак, позиция прусского короля вызвала в ноябре — декабре 1788 г. бурную поддержку среди подавляющего болынинствашляхты.
14 июля 1789 г. восставшие парижане взяли Бастилию. По этому поводу французский посол в Петербурге Сегюр писал: «…в городе было такое ликование, как будто пушки Бастилии угрожали непосредственно петербуржцам».
В Польше же Французская революция произвела еще большее впечатление. Польская шляхта, совершенно не разбираясь в событиях во Франции, решила подражать якобинцам. Между ситуацией во Франции и в Польше в начале 90-х гг. XVIII в. не было ничего общего. Я приведу лишь принципиальные различия. Франция имела одну из сильнейших в Европе армию и второй по величине в мире флот, а также мощную военную промышленность. В каком состоянии была польская армия, мы уже знаем. Во Франции главной движущей силой был народ. От революции в той или иной степени выиграли все слои общества — купцы, ремесленники, крестьяне, интеллигенты, разночинцы и т. д. В выигрыше оказались даже наиболее активные дворяне и представители духовенства, ведь именно они встали во главе республики, а затем и империи. Имущество кучки аристократов было поделено между миллионами французов, пусть несправедливо и неравномерно, но тем не менее король ЛюдовикXVIII не посмел в 1815 г. начать реституцию.
