Переходя к касающимся Польши постановлениям, принятым на Венском конгрессе, Горчаков заметил, что введение упомянутых в них национальных учреждений предоставлено на усмотрение русского правительства. Император Александр I по собственному почину даровал Царству Польскому конституцию, о которой не сообщалось даже иностранным державам. Император Николай I имел полное право отменить ее, когда выяснилось, что она не отвечает потребностям ни Польши, ни России. Александр II проводит в Царстве Польском те же реформы, что и в России. Дарованные им Царству учреждения предоставят полякам полную административную автономию и выборное представительство. Конечно, они не тождественны ни конституции Александра I, ни таким же учреждениям в Англии, но соответствуют положению Польши и отношениям ее к России. Ведь правительство Великобритании не станет утверждать, что спасительны и полезны повсюду лишь те учреждения, что привились в Англии.
Я умышленно подробно излагаю ответ Горчакова, чтобы не быть голословным при оценке деятельности вице-канцлера. Горчаков по каждому вопросу говорил достаточно аргументированно. Но взглянем в целом на ситуацию — Англия шлет ноту, содержащую указания, как вести внутреннюю политику Российской империи. Как будто Александр I — вождь племени готтентотов или индийский раджа. А второе лицо в империи (после царя) боится даже дать письменный ответ, я уж не говорю о том, чтобы посла за подобную дерзость в 24 часа заставить покинуть Петербург. Вместо этого вице-канцлер начинает оправдываться перед послом. Представим себе на секунду, что русский посол заявился в Форин Оффис с аналогичной нотой по поводу событий в Индии и Ирландии…
Патологическую трусость перед Англией и франкофилию Горчакова отмечали многие современники. Так, Бисмарк говорил в рейхстаге: «Я пришел к убеждению, что в русском кабинете действуют два начала: одно — я мог бы назвать его антинемецким, — желавшее приобресть благоволение поляков и французов, главными представителями которого служили: вице-канцлер князь Горчаков, а в Варшаве — маркиз Велепольский; другое — носителями которого был преимущественно сам император и прочие его слуги, — основанное на потребности твердо придерживаться во всем дружественных отношений с Пруссией. Можно сказать, что в среде русского кабинета вели борьбу за преобладание дружественно расположенная к Пруссии антипольская политика с политикой польской, дружественно расположенной к Франции».
Позиция британского кабинета в польском вопросе нашла поддержку — правда, с некоторыми оговорками, — в Париже и Вене. Например, Наполеон ІІІ не хотел даже слышать об английских ссылках на венские договоры 1815 г., которые узаконили низвержение Наполеона I и провозгласили его династию лишенной всех прав на наследование французского престола.
На особенности позиции Австрии наложило отпечаток ее участие в трех разделах Речи Посполитой, но в отличие от Пруссии австрийский кабинет пытался разыгрывать славянскую карту и был не прочь дать любую автономию жителям Царства Польского, если бы они захотели сменить русское подданство на австрийское.
С большим трудом три державы пришли к соглашению, сохранив, впрочем, каждая свой взгляд на мотивы обращения к России и условясь лишь о том, чтобы сообщения эти были переданы русскому двору в один и тот же день.
5 апреля 1863 г. представители Англии, Франции и Австрии в Петербурге вручили князю Горчакову ноты, полученные от своих министров иностранных дел.
В английской ноте обосновывалось право вмешательства в польские дела на основе 1-й статьи заключительного акта Венского конгресса, по которой Царство Польское присоединялось к Российской империи на условиях, перечисленных в той же статье, и которые, по мнению британского кабинета, не были исполнены Россией. Граф Руссель утверждал, что даже после восстания 1830–1831 гг. русское правительство не имело права обращаться с Польшей как с завоеванной страной, не нарушая обязательств, занесенных в договор, потому что самой Польшей оно владеет в силу трактата, заключенного с восемью европейскими державами, в том числе и с Англией. Но независимо от помянутых обязательств на России как на члене европейской семьи лежит и другая обязанность: не увековечивать в Польше положения, служащего источником опасности не только для России, но и для мира в Европе. Польский мятеж будоражит общественное мнение в других европейских государствах, вызывает тревогу у правительств и грозит серьезными осложнениями, а потому британское правительство «ревностно надеется» (fervently hopes), что русское правительство уладит это дело так, чтобы мир на прочном основании был возвращен польскому народу.
Во французской ноте не упоминалось о Венском трактате. Французское правительство свое заступничество за поляков обусловливало исключительно тревогой, которую волнения в Польше вызывают в соседних странах, и их воздействием на спокойствие в Европе. Волнения эти должны быть прекращены в интересах европейских держав. Французское правительство надеется, что русский двор признает необходимость «поставить Польшу в условия прочного мира».
В ноте австрийского министра иностранных дел указывалось на возбуждение умов в Галиции как на последствие продолжительного вооруженного восстания в соседней Польше и выражалась надежда, что русское правительство, осознав опасность этих столь часто повторяющихся потрясений, «не замедлит положить им конец умиротворением края».
На этот раз вице-канцлер не стал уклоняться от письменного ответа на предъявленные ноты. В депеше к русскому послу в Лондоне он вступил в пространные рассуждения об обязательствах, наложенных на Россию по отношению к Царству Польскому статьями Венского договора 1815 г., и доказал, что постановления их не нарушены русским правительством, повторив все доводы первого своего устного возражения британскому послу. Переходя к заключению английской ноты, Горчаков снова заявил, что живейшее желание государя — перейти к практическому разрешению польского вопроса, но решением этим станет не введение в Польше конституции, подобной той, что действует в Англии. Прежде чем достичь политической зрелости Великобритании, другим странам необходимо пройти несколько ступеней развития, и обязанность монарха — соразмерить даруемые им учреждения с истинными потребностями своих подданных.
Александр II с самого своего восшествия на престол начал проводить в стране преобразования и реформы и за короткое время совершил общественный переворот, для которого в других странах Европы потребовалось бы много времени и усилий. Система постепенного развития приложена им ко всем отраслям управления и к существующим учреждениям. Император не уклонился от этого пути, шествуя которым он приобрел любовь и преданность своих подданных и право на сочувствие Европы. Те же намерения одушевляют его и относительно поляков. В Европе не поняли и не оценили по достоинству дарованных Царству Польскому учреждений, заключающих в себе задатки, развитие которых зависит от времени и опыта. Они приведут к полной административной автономии Польши на основе областных и муниципальных учреждений, которые были исходной точкой величия и благосостояния самой Англии. Но в этом деле император встретился с препятствием, возбужденным «партией беспорядка». Она помешала введению новых учреждений. Несмотря на это, в манифесте об амнистии Александр II заявил, что не возьмет обратно дарованных Царству Польскому прав и преимуществ и желает дать им дальнейшее развитие.
