Однако шевеление ему далось с трудом, и вообще оно на первый взгляд было совершенно лишним, но Актемар ситуацию, несмотря на сумрак, отслеживал и заметил, как подполковник предплечьем вроде бы невзначай нащупал кобуру пистолета и убедился, что пистолет при нем. О том, что он вытащил из пистолета обойму, Актемар говорить не стал.
– Шевелись поменьше, – посоветовал Дошлукаев. – Тебя срочно оперировать нужно. А у меня в отряде только санинструктор есть. Перевязку он сделает, поверхностные осколки плоскогубцами вытащит, он у меня бывший электрик и плоскогубцами здорово работает, бывает, даже больные зубы ими рвет, а операция – это уже не его компетенция. Там мясник нужен, а у меня таких нет. И что прикажешь мне с тобой делать, подполковник Семиверстов?
Полковник молчал с минуту, если не больше.
– Чтобы приказывать, мне сначала хотелось бы свой статус уточнить. Я кто – пленник?
– Мне тоже хотелось бы уточнить твой статус, – согласился Актемар. – Хотя бы для себя, а потом уже и для тебя. С одной стороны, вроде бы так – пленник… А если пленник, значит, враг. С другой стороны, ты – мой спаситель, а я человек не самый плохой, чтобы смотреть равнодушно на то, как мой спаситель погибает от моего бездействия. Дилемма…
– Да брось ты ломать себе голову над дилеммами, – сказал подполковник устало и не открывая глаз. В принципе ему и глаза открывать было незачем, потому что лежал головой к выходу из норы и видел перед собой только черную землю. Может быть, немного видел и Актемара, на которого свет тоже падал, но тот устроился в закутке, а не на проходе и почти сливался с землей. – В твоем положении самое верное – это сложить оружие, пока действует закон об амнистии. Учти, он ограничен во времени. Потом может оказаться поздно. Уйдешь, предположим, вслед за своими джамаатами в Грузию, вернешься уже тогда, когда будет поздно, и станешь навсегда гонимым, как дикий зверь. Что в этом хорошего? Кому и что ты в состоянии доказать продолжением боевых действий? Никому и ничего… Ты думаешь, за народ свой воюешь? А ты мнение народа спросил? Народу воевать уже надоело. Ему жить хочется…
– Есть в твоих словах доля правды, – согласился Дошлукаев. – А откуда ты знаешь, что мои джамааты в Грузию ушли?
– Если на то пошло, от того же народа, которому все без исключения боевики уже изрядно надоели, поскольку мешают нормально жить. Всех вас уже сплошь и рядом сдают. Я не первый раз в Чечне. Помню, как раньше было, помню, как в первую войну… Тогда на нас иначе смотрели, и на вас тоже. А сейчас роли переменились. Никому вы не нужны. И в Грузии никому не нужны… Там местным чеченцам вы тоже в обузу. Просто отказать не смеют. Но сами недовольны. Туда вынуждены идти те, кому дома «зона» грозит. А тебе, насколько я знаю, можно безбоязненно оружие складывать.
– Откуда ты-то можешь знать? Ты не прокурор и даже не следак…
– Неужели ты думаешь, что на тебя досье не заведено? Заведено… Все твои дела и операции, все твои взаимоотношения с людьми на войне и вне войны. Почитывал на досуге вместо художественной литературы. И на тебя, и на Бейсагарова, и на Арсамакова, и на других…
– Любопытно было бы заглянуть туда…
– Наверное, каждому любопытно. И это совсем не то, что характеристики, которые в армии. Человек сам на себя пишет и несет на подпись начальству. В досье данные собирались профессиональными следователями, сортировались и передавались психологам, которые создавали психограмму, иначе называемую психопортретом, – кто и на что при определенных обстоятельствах способен. И все твои способности тоже заранее просчитаны.
– Ты меня совсем уже заинтриговал. И на что я способен в нынешней ситуации? Очень хотелось бы знать.
– В нынешней ситуации ты пока еще артачишься. Ты не любишь, когда на тебя давят, как я сейчас давлю. А когда подумаешь, со своей головой и своей совестью посоветуешься, о парнях, что тебе жизнь доверили, подумаешь, об их судьбе, семьях, женах, детях, престарелых родителях, вот тогда ты все и поймешь. И в итоге решишь сложить оружие.
– Я этого еще не знаю. А ты знаешь…
– У тебя, скажу по секрету, и выхода иного нет. Ты блокирован полностью. Кольцо сжимается. Внутри кольца только ты со своими парнями и спецназ ГРУ. А по окружности – спецназ внутренних войск. С нами не договоришься, с внутривойсковиками договариваться будет бесполезно. Они – «чистильщики», все подчистят – и ни одной живой души не выпустят.
– Пусть сначала найдут нас, – упрямо возразил Актемар. – В прошлом году менты проводили прочесывание ущелья. Трижды наступали на люк, но не заметили. В этом году еще и снегом завалит… Не найдут.
Подполковник громко хмыкнул.
– Тепловизоры найдут. И никаких проблем не возникнет. Знаешь, что это такое?
– Слышал отдаленно. Поясни.
– У внутривойсковиков снайперские винтовки имеют прицел с тепловизором. Мощная штука. Тепло видит… Мы в норе дышим, а тепло кверху поднимается. Даже если дышать не будем, тело тепло будет излучать. Не спрятаться. В каждый уголок заглянут и найдут. Такие времена для вас для всех настали, что не спрятаться…
Актемар ничего не ответил и задумался. Он сам раздумывал о сдаче вместе с двадцатью своими бойцами. Теперь бойцов осталось четырнадцать. И все они знают, что эмир готовится к сдаче оружия и прекращению боевых действий. И он пошел бы и сдался, как собирался. Но когда началось давление со стороны этого подполковника, естественное чувство противоречия, нежелание согласиться с тем, что он не по собственной воле, а по принуждению согласился, – все это мешало принять решение.
Но Семиверстов все правильно сказал о характере Актемара Дошлукаева. Должно быть, психологи свою работу знали и психограмму создали правильную. Актемар поочередно представил лицо каждого из оставшихся в живых парней, что доверились ему. Глаза каждого представил.
И тогда принял правильное решение.
– Я согласен. Как это будет выглядеть практически?
– Здесь, у меня на плече, в кармане «переговорка» была…
– Пуля разбила… Когда рану обрабатывали, выбросили.
– Значит, без связи… Придется идти.
– Может, кого-то послать?
– Могут подстрелить. Зачем чужими головами рисковать? Все вместе и пойдем… Мне бы костыль покрепче, я тяжелый.
– Костыль тебе не поможет. Тебе нужны носилки.
– Кости на ногах целы?
– Санинструктор сказал, поражены мягкие ткани.
– Дойду…
– С тремя ранениями в ноги? Да еще с пулей в груди?
– Дойду! На трудных подъемах помогут…
– Здесь я командую. – Актемар решил, что донести подполковника живым лучше, чем привезти тело. – Я сказал, носилки… Нам с тобой рано отправляться на небеса.
– Не волнуйся, нас, пожалуй, туда не примут.
– Ты считаешь себя великим грешником?
– «Вот я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать»
[8]
… Впрочем, это из нашего Писания, и тебе это не понять. У вас Писание другое. Но и там, я слышал, к грехам отношение не лучшее. И на небесах нам не место. Не пустят, пока не раскаемся. А мы этого сделать еще не успели. Ты знаешь, откуда происходит русское слово «небо»?
