…Пошли побродить по Иносе, посмотреть, какая она такая. Ничего, деревня как деревня: ступенчатая дорога ведет легким подъемом в гору, образуя улицу, по бокам которой ютятся деревянные, большею частью одноэтажные домишки с открытыми легкими галерейками и веранд очками. У лавчонок, вместо вывесок, качаются большие, продолговатые фонари, испещренные черными японскими литерами. Встречаются и русские вывески на досках с надписями: „Здесь размен денег“, „Мелочная лавка“ и тому подобное…
…На взгорьях разбросано несколько красивых, отдельно стоящих домиков японского стиля, около которых мелькнет иногда белая матросская фуражка офицерского „вестового“. В таких домиках по большей части квартируют офицеры с русской эскадры „на семейном положении“. Цена за квартиру, то есть, в сущности, за весь дом, — от 20 до 30 иен в месяц, причем домохозяева, если жильцу угодно, будут в той же цене и кормить его произведениями японской кухни.
Каждый квартирант необходимо имеет и свой собственный „экипаж“, роль которого играет здесь фуне, для ежедневных сообщений с городом и судами на рейде. Фуне нанимаются тоже помесячно, обыкновенно за 30 иен, и нанятый таким образом лодочник уже во всякое время дня и ночи безусловно находится в распоряжении своего хозяина. Как бы ни засиделся офицер в городе иди сколько бы ни пробыл он у себя на судне, лодочник неотлучно будет ожидать его у известной, указанной ему пристани или терпеливо качаться в своей фуне на волнах, невдалеке от левого борта судна. Это, впрочем, не представляет для него особенного неудобства, так как фуне есть не только „экипаж“, но в то же время и его жилище, где под сиденьем, в ящике, да в кормовом шкафчике хранится весь необходимый ему скарбик.
Каждый из помесячных лодочников непременно сочиняет для себя свой особый флаг, под тем предлогом, чтобы хозяину приметнее была его фуне, а в сущности, ради утехи собственному самолюбию: „я, дескать, плаваю под флагом капитана такого-то“, и не иначе как „капитана“. Все они более или менее понимают и даже говорят несколько слов и фраз по-русски, по крайней мере, настолько, что в случае надобности можно объясниться с ними и без японского словаря.
Впрочем, знакомство с русским языком среди жителей Иносы вовсе не редкость: благодаря постоянному пребыванию на рейде русских стационеров, имеющих ежедневные сношения со „своим“ берегом в Иносе, жители этой „русской деревни“ уже вполне освоились с ними и в большинстве своем научились кое-как объясняться по-русски…
…На одном из холмов стоит здесь довольно большой двухэтажный дом, прозванный почему-то нашими моряками „холодным домом“, хотя сам он имеет претензию называться „гостиницей „Нева““, о чем свидетельствует его вывеска. Замечательно, что эта „гостиница „Нева“, с буфетом и бильярдами“, содержится каким-то японским семейством исключительно для русских. А чтобы не затесался в нее какой-нибудь посетитель иной национальности, хозяева сочли за нужное прибить над входом особую доску с предупреждающими надписями по-японски, по-русски и по-английски, которые гласят, что „сюда допускаются только русские офицеры“…
В этот же раз посетил я в Иносе и русское кладбище, расположенное в западном конце селения. Здесь, на одной „Божьей ниве“ соединены участки японские, голландский и русский…
…В русском отделе мы нашли и цветы, и пальмы, и сосны с кипарисами и туями, и иные растения, посаженные над могилами. Всех могил тут счетом шестьдесят (на 1880 г.), и покоятся в них под православными крестами все наши матросы да несколько офицеров… Надгробная плита Федора Яковлевича Карниолина, умершего в 1875 году, постоянно бывает украшена букетом свежих цветов, — приношение местных японцев, высоко чтущих его память. Тут же находятся могилы мичмана Владимира Павловского, с клипера „Изумруд“, скончавшегося в 1866 году, и корпуса инженер-механиков подпоручика Николая Владыкина (1872 года). Родным и друзьям наших соотечественников, погребенных в Иносе, вероятно, отрадно будет узнать, что русское кладбище, благодаря постоянному и заботливому уходу за ним наших друзей японцев, содержится в отменной чистоте и прекрасном порядке».
[99]
Увы, Крестовский из этических соображений или опасаясь царской цензуры, не упомянул о том, что больше всего притягивало господ офицеров в Нагасаки. Это, говоря современным языком, секс-туризм.
Чтобы современный читатель мог понять ситуацию в Нагасаки, нужно сказать пару слов об офицерских нравах в России конца XIX века. Так, вступать в брак младшим офицерам было запрещено уставом. В Морском ведомстве исключение сделали лишь для младших офицеров, служивших в Сибирской, а позже и в Амурской флотилиях, поскольку «в местах не столь отдаленных» найти достойную невесту было практически невозможно.
Невеста должна была быть из дворян, лишь в отдельных случаях делались исключения для семей интеллигенции. В свое время, изучая подшивку «Артиллерийского журнала» за 90-е годы XIX века, я полчаса не мог понять, в чем суть скандала, когда армейский артиллерийский офицер женился на дочери мебельного фабриканта. Его за сей брак хотели выкинуть из бригады, да тут вступилась либеральная пресса.
Мало того, даже если невеста была из знатного дворянского рода, ее должны были принять в свой круг «полковые дамы» (то есть жены офицеров полка). Если «полковые дамы» не принимали невесту или жену офицера в свой круг, то ему приходилось уходить из полка (с корабля).
Но зато в отношении неофициальных «подруг» в нашей армии и флоте в конце XIX века царил полнейший либерализм.
Иметь на содержании актриску или певичку считалось хорошим тоном не только среди младших и штабс-офицеров, но и среди великих князей. Тот же Мариинский театр стал коллективным гаремом семейства Романовых. Гораздо проще перечислить великих князей, которые не имели любовниц в Мариинке, нежели наоборот. Причем все это делалось вполне открыто. К примеру, редакторы петербургских газет получили из департамента полиции указание не допускать критических рецензий на спектакли с участием балерины Матильды Кшесинской.
В заключение следует сказать, что в конце XIX века, в отличие от советского и нынешнего «демократического» времени, на русских боевых кораблях не было особистов, которые следили за поведением моряков.
Поэтому, сойдя на берег в Нагасаки, господа офицеры спешили не только в рестораны «Санкт-Петербург», «Кронштадт» и «Владивосток», но и в многочисленные публичные дома. Причем, наиболее скромные и порядочные офицеры предпочитали вступать в брак с японками. Для этого нужно было заключить контракт с хозяйкой так называемого «чайного домика». Обычно контракт заключался на все время стоянки корабля. Женами становились 14—16-летние японские девушки. Таким образом, в течение всей стоянки лейтенант или мичман знал, что он в любой момент может прийти в «чайный домик», где его будет ждать туземная жена, строго хранящая ему верность до самого подъема якоря корабля.
Многие офицеры все время стоянки так и жили в «чайных домиках», лишь изредка появляясь на кораблях. Хозяйками «чайных домиков», как правило, были японки, хотя встречались и исключения. Так, владелицей домиков в европейском стиле была Мина Рахиль Неухова-Писаревская — мещанка из Одессы.
