Такая льгота для нейтральных грузов, конечно, ни для кого не была так невыгодна, как для России, почти не имеющей своего торгового флота и получающей едва ли не все заморские грузы исключительно на иностранных судах. И обратно, она была очень выгодна и удобна для английского торгового флота, осуществлявшего 70 % морской торговли всего мира и общим оборотом в миллиард рублей. Английский торговый флот — это мировой монополист-перевозчик. Чтобы разорить или совсем убить его, мало было сжечь или утопить несколько десятков пароходов, надобно было лишить его возможности работать в течение более или менее продолжительного времени. Надобно было сделать этот весь миллиардный капитал мертвым, приносящим даже убыток, а людей, зарабатывающих службой на пароходах свой хлеб, обратить в излишнюю тягость для государства, лишив их этого заработка.
Все это было бы возможно сделать, только отказавшись от той невыгодной для нас части парижской декларации, которая охраняла нейтральный груз под неприятельским флагом.
Если бы Россия отказалась от 3-го пункта парижской декларации, то английский флаг с объявлением войны моментально потерял бы свой кредит на всех морях, так как ни один торговый дом нейтрального государства не вверил бы этому флагу свои товары и богатства, и английские пароходы, лишившись половины работы, остались бы без дела, а в случае продолжительной войны это дело и вовсе могло бы выскользнуть из их рук, как это случилось с торговым флотом Северной Америки. Нет сомнения, что такое отступление от парижской декларации было бы осуждено институтом международного права в Турине, Милане или Женеве, а самое действие крейсеров было бы названо несовременным и негуманным. Но это были бы тщетные и ошибочные рассуждения, так как подобная мера была бы, в сущности, самой гуманной, она колотила бы англичан по карману, являясь самым радикальным средством для окончания с ними войны.
К сожалению, Россия не отказывалась пока от третьего пункта и строго придерживалась парижской декларации, а морское министерство, имея это в виду, добросовестно подготовлялось на всякий случай.
Далее от действительного состояния дел в русском флоте Беломор начинает фантазировать о том, что-де наши адмиралы берутся за ум.
…Когда наши газеты кричали о каперах, о легкости приобретения союзников выдачей каперских свидетельств всем желающим, о Кельпорте и Гамильтоне, которые легко могли быть блокированы англичанами и лишены всяких средств, Морское министерство уже обеспечило себя готовыми крейсерами, добытыми богатыми сведениями и предположенными станциями, врагу неизвестными. По берегам Америки тотчас по объявлении войны проектировалось послать агентов, назначенных из энергичных и сведущих морских офицеров. В обязанности этих агентов входило тайно нанимать нейтральные пароходы для доставки угля и провизии крейсерам на условленные места в Атлантическом океане, а также сообщать необходимые сведения как адмиралу, так и судам его эскадры в море.
Одним из таких агентов был и лейтенант Сомин в Пернамбуко, хорошо знавший испанский язык.
Большая часть консульских мест в прибрежных городах всего света занималась русскими морскими офицерами, и назначение местных обывателей, преимущественно английских коммерсантов, более уже не практиковалось.
Во Владивостоке, в Золотом Роге, лежали миллионы пудов угля, — это также было сделано Добровольным флотом в свободные промежутки времени между июнем и мартом, то есть между временем возвращения из Ханькао с чаем и новым отправление ем за ним.
Узаконения (легитимации) наши о призах с 1806 года оставались неопределенными, запутанными и спорными, а потому Морское министерство решило покончить и с этим. Проект узаконений 1881 года был исправлен и, наконец, обратился в закон. Таким образом, разрыв с Англией в 18… году застал нас совершенно готовыми.
В день объявления войны составленное расписание станций, агентств, дислокация крейсеров и районы их действий были сообщены телеграфом адмиралу и капитанам, и исполнение этих приказаний не представляло никаких затруднений. К нашему счастью, и весна была ранняя. Весь Балтийский флот своевременно ушел в шхеры и в Моон-Зунд, по достоинству оцененный еще в 1868 году покойными адмиралом Григорием Ивановичем Бутаковым. В то же время из Владивостока вышли шесть пароходов Добровольного флота и четыре парохода «Русского общества», загруженные более чем двумя миллионами пудами угля, огромным количеством мин, боеприпасов, провизией и обмундированием. Также на борту пароходов находились запасные офицеры и добавочные команды для пополнения убыли на крейсерах. Каждый из этих пароходов имел свое место назначения, указанное в запечатанных пакетах.
Сам же Владивосток, давно укрепленный с перешейка дальнобойными орудиями, был загорожен минами и сделался недосягаемым для неприятеля.
Глава 3
От Бразилии до Сингапура
Мы же возвратимся к крейсеру «Русская Надежда», оставленному нами среди океана в виду Пернамбуко.
Среди глубокой тишины ночи на крейсере услышали, наконец, удары весел и тотчас же признали свой вельбот. Нечего говорить, что весь экипаж ждал его прибытия с величайшим нетерпением. Все сознавали или, лучше сказать, чувствовали, что Кононов везет решение их дальнейшей судьбы. В кают-компании, и без того на этот раз молчаливой, смолк говор, и все офицеры вышли наверх.
Безмолвно пристал вельбот и, получив приказание с вахты, потянулся под тали. Не отвечая ни слова на вопросы своих товарищей, Кононов отправился к капитану и нашел его сидящим с циркулем в руках за картой Атлантического океана.
— Объявлена война? — спросил он, поднимая голову.
— Да, 5 мая, — отвечал Кононов.
Капитан встал и свистнул в переговорную трубку на вахту.
Моментально последовал ответ «есть».
— Курс ост, ход средний, огней не открывать, — отдал приказание капитан и, получив в ответ снова «есть», обратился к Кононову.
— Садитесь и расскажите подробно, что сообщил вам Сомин.
Кононов доложил до малейшей подробности все, что слышал, и передал все бумаги, полученные от Сомина.
— Он не говорил, что за ним следят в городе?
— Нет, ни одного слова об этом.
— Право, он молодец, что умел так обставить себя, — промолвил капитан. — Покойной ночи. Очень благодарен за исполнение поручения, но помните, что об Сомине в Пернамбуко и о всех подробностях вашей поездки в город вы до возвращения в Россию, до окончания войны не имеете права ни писать, ни говорить никому ни слова. В этом я вас связываю честным словом. Остальные новости не скрывайте, я знаю, что кают-компания ждет их с нетерпением.
Капитан остался один за своей картой и, хотя пристально смотрел на нее, но, по-видимому, думал совершенно о другом. На этот раз мысли его, должно быть, унеслись далеко с крейсера, так как он не слышал хотя и сдержанные, но довольно громкие крики ура, которыми встретили офицеры новость, сообщенную Кононовым.
«Русская Надежда» продолжала, между тем, идти тем же средним ходом на восток, имея теперь на салингах часовых. Около полудня фор-салинговый заметил дым с правой стороны, и крейсер лег прямо на него, дав полный ход. Через полчаса показался большой пароход, который на требование поднять флаг положил право на борт, по-видимому, надеясь уйти. Борьба была далеко не равная, и крейсер без особых усилий быстро настиг своего противника. Последний, видя свое безвыходное положение, по первому же ядру
[136]
, пронесшемуся у него по борту, поднял английский флаг и остановил ход. Крейсер подошел ближе и, оставив неприятеля под ветром и выстрелами, послал на него тотчас же вельбот с офицером и бумагами. На этот раз по осмотре бумаг в призовом суде никаких сомнений и недоразумений не возникало.
