Я перекрестился трижды, чтобы всем было видно мое религиозное рвение и причину моей надежды на благополучный исход, вздохнул, перешагнул через бруствер, сделал несколько шагов вперед и остановился, чтобы прислушаться. Посторонних звуков не доносилось, и тогда я, опять подобрав полы рясы свободной рукой, чтобы не мешали передвигаться по крутому склону, заспешил к ближайшему от меня распростертому телу.
Убитый бандит лежал лицом кверху, раскрыв в полуоскале кривой рот, черная борода его была вся покрыта капельками дождя, и ослепительно белые зубы просто сияли на фоне этой бороды, как жемчуг в куче навоза. Оскал был, признаться, устрашающим. Неприятное зрелище, но у меня характер не самый робкий и меня такой улыбкой не испугаешь. Я пальцы на всякий случай к сонной артерии все же приложил. Биения крови не прослушивалось, тогда я просто перевернул тело одной рукой, поскольку вторая была автоматом занята, и тут только вспомнил, что опять забыл набить патронами рожок, а незаряженный автомат мне только мешает. Снимать рюкзак с плеч было неприятно, но не трудно. Копаться в рюкзаке здесь, на месте, я посчитал слишком опасным и решил просто отнести его целиком.
И только я выпрямился, как сбоку раздался голос с явным кавказским акцентом:
– Вот как… Теперь православные попы мародерством занимаются…
Я одной левой рукой поднял бесполезный автомат и наставил ствол на человека, к моему удивлению, не в привычной камуфляжке, а в черном, как моя ряса, вполне приличном костюме, лежащего прямо на мокрой и грязной траве. Только одна половина его лица была заклеена пластырем, из-под которого высовывались марлевые тампоны, пропитанные свежей кровью. Рана, похоже, была совсем свежей и получена уже после того, как заслон солдат столкнулся с первыми бандитами. С верхнего конца ущелья сюда пройти никто не мог. Значит, можно предположить только одно…
Человек смотрел на меня и на мой автомат без страха и даже с легкой насмешкой.
– Ага… – сказал я. – Привет.
Человек в черном костюме свой автомат на меня не наставлял. Он совсем, похоже, меня не боялся, словно знал, что оружие мое стрелять не может.
– Привет, Святой Валентин.
Вот это неприятно… Я явно не был с ним знаком, но он знал мое «погоняло», следовательно, знал и то, что я не есть священник.
– Какого тебе, матерь твою, надо?.. – решил я не затягивать знакомство и разговор на веки вечные. – Мне как, стрелять или не надо?
– Думаю, не надо, иначе тебя сразу же самого подстрелят. Со мной четыре человека.
Я не стал искать взглядом тех четверых, матерь их, что с ним пришли. Знаю этот старый фокус. Только взгляд в сторону отведешь, человек в черном костюме свой автомат поднимет. Пока он еще, кажется, вполне смирный, хотя я не понимаю, почему он оружие не поднял до того, как говорить начал. На дурака вроде бы не похож. Скорее всего надеялся договориться. Тем не менее лучше не рисковать…
– Партия будет разыграна со счетом «один-один». Только и всего…
– Не боишься смерти?
– Господь примет меня вместе со всеми моими грехами…
– Уважаю твою жизненную позицию, – усмехнулся человек в черном.
– Что там случилось, батюшка? – громко крикнул из-за бруствера лейтенант Соболенко.
Человек в черном говорил едва слышно, и до бруствера его голос не доносился.
– Все нормально, – ответил я. – Молитву читаю.
– Вот-вот… – согласился мой, матерь его, собеседник. – Если ты нас не сдал, значит, с тобой можно иметь дело. Я специально прибыл сюда, чтобы с тобой поговорить…
Я попытался показать себя более осведомленным в делах, следовательно, и более сильным. Осведомленность – это всегда сила. Моя догадка о происхождении его раны была вполне жизнеспособной.
– Я думал, тебя убили в вертолете. Так, по крайней мере, надеялся тот, кто стрелял.
– А кто стрелял, скажи мне по-дружески, чтобы я знал, с кого спросить… Я очень хотел бы с ним встретиться.
– Встретишься, если очень хочешь, и будь уверен, что он тебя не отпустит…
Это прозвучало и предупреждением, и угрозой одновременно.
– Я не из пугливых, – он потрогал пластырь на своем лице. Видимо, напоминание отдалось болью в ране. Эта стало заметно даже по голосу. Тем не менее и моя прозорливость произвела на человека в черном впечатление.
Пока он замолчал, раздумывая о чем-то, я присел, забросил лямку рюкзака себе за правое плечо, взял в руки автомат боевика, на ощупь проверил, опущен ли предохранитель, и второй ствол тоже навел на собеседника. Теперь я себя увереннее почувствовал, хотя не знал, заряжен ли второй автомат. Но, памятуя о нехватке патронов, я свой автомат положил на землю и все так же на ощупь нашел в кармане разгрузки убитого бандита два спаренных рожка; быстро переместил их к себе за пояс, для чего пришлось основательно подтянуть живот.
– Я уже сказал, что прилетел сюда специально, чтобы с тобой поговорить, – продолжил человек в черном, наблюдая за моими действиями.
– Я понял.
Я действительно понял. Если он назвал меня Святым Валентином, значит, он имеет информацию о цели моего пребывания здесь – если он прилетел сюда, то прилетел за иконами. То есть этот человек имеет непосредственное отношение к тем самым изначальным похитителям икон из церкви и желает забрать свое. Не свое то есть, а то, что он украл и желает считать своим. По себе знаю, что украденное всегда легко привыкает к новым рукам. Или, если правильнее рассуждать, наоборот – руки привыкают к украденному. Но я уже сам добыл эти иконы своим умом и своими талантами. И мои руки тоже к ним привыкли. Просчитать ситуацию нетрудно, если имеешь хотя бы малейшее соображение.
– У меня есть деловое предложение. Ваше положение безвыходно. Сдаваться вы не пожелаете, я думаю, но у вас даже патронов не хватает для полноценного сопротивления.
Он думает, что обладает хорошим глазом, и пытается меня этим удивить. Заметил, видите ли, как я засовывал за пояс спаренные рожки. Но это только слепой может не заметить. Однако он, если уж знает мое погоняло, должен знать и то, что разговаривает с профессиональным кидалой, причем высокой квалификации. Что я сразу же продемонстрировал, ловко подобрав соответствующий ответ:
– Я не знаю, как другие, но я сегодня уже выпустил целый рожок… – по-актерски радостно засмеялся я. – Одной очередью. И мне пригрозили не давать больше патронов, чтобы вас всех не распугал. Так что ты прав, патроны приходится добывать самому. Спецназ стреляет прицельно, сам можешь убедиться.
Я стволом автомата без патронов провел в сторону, а потом и на него самого, матерь его, показал, намекая на результат стрельбы спецназа. Это должно было впечатлить больше, чем его детские слова. И кажется, впечатлило, потому что человек в черном сердито поморщился и сразу после этого снова потрогал руками повязку на лице. Похоже, даже против его желания местные события и обстрел вертолета связывались воедино и напоминали о том, что спецназ стрелять умеет.
