В своем «Универсале» Григорьев выдвинул лозунги украинских националистов: «Власть Советам народа Украины без коммунистов», «Украина для украинцев», «Свободная торговля хлебом» и т. д.
Внезапность выступления позволила мятежникам захватить Черкассы, Умань, Кременчуг, Екатеринослав, Елизаветград, а позднее – Херсон, Николаев и другие города. Григорьевщина распространилась на большой территории Херсонской и Екатеринославской губерний (с центром в городе Александрии).
В конце июня – в июле 1919 г. части Е.Е. Ворошилова и А.Я. Пархоменко нанесли серьезное поражение Григорьеву. С остатками своих войск он присоединился к анархисту Махно. Понимая, что от такого бузитера толку будет мало, а склок много, Нестор Иванович приказал своему конвою пристрелить Григорьева.
24 мая крупные силы добровольцев (преимущественно конница) переправились через реку Донец у хутора Дубовый на стыке 23й и 16й советских дивизий и двинулись на север. 29 мая белые подошли к станции Миллерово, углубившись в тыл красных на 75 км и окончательно разрезав 9ю армию на две части. 25 июня белые взяли Харьков.
В таком же трудном положении оказалась и 10я Красная армия. Белые к 7 мая оттеснили ее за линию реки Маныч. До 13 мая на берегах Маныча шли кровопролитные бои, при этом группе генерала Кутепова дважды удавалось прорваться через Маныч южнее станицы Великокняжеской. Однако, убедившись в бесполезности этих неорганизованных попыток, белые 13 мая начали перегруппировку, окончание которой планировали на 18 мая. Конные части белых направились вдоль Маныча к югу для обхода красных частей, сосредоточенных в районе Великокняжеской. Однако еще до окончания перегруппировки конный корпус Улагая в боях в районе Приютная, Ремонтная разбил степную группу 10й Красной армии и подошел к станице Грибеевской.
10 мая конница 10й армии под командованием Думенко потерпела под станицей Грибеевской тяжелое поражение. Сообщения 10й армии находились под ударом конницы Улагая. Это заставило 10ю армию прекратить 21 мая в районе Великокняжеское боевые действия с переправившейся здесь конной группой генерала Врангеля и начать поспешный отход.
Врангель красноречиво описывает отступление красных: «На станциях и железнодорожных разъездах стояли брошенные противником эшелоны с потухшими паровозами. Сбежавшееся из соседних деревень население растаскивало грузы. Среди всевозможных товаров, мануфактуры, посуды, снарядов, сельскохозяйственных машин, оружия, медикаментов лежали забившиеся в вагоны больные, вперемешку с трупами. В одном из вагонов я видел умирающего, под головой которого подушку заменял труп его товарища. На одном из разъездов нам показали поезд мертвецов. Длинный ряд вагонов санитарного поезда был сплошь наполнен умершими. Во всем поезде не оказалось ни одного живого человека. В одном из вагонов лежали несколько мертвых врачей и сестер. По приказанию генерала Покровского особые отряды производили очистку железнодорожных зданий от больных и трупов. Я наблюдал, как на одной из станций пленные откатывали ручные вагонетки со сложенными, подобно дровам, окоченевшими, в разнообразных позах, мертвецами. Их тут же за станцией сваливали в песчаные карьеры в общую могилу.
От станицы Каргалинской до Кизляра на протяжении 25 верст железнодорожный путь был забит сплошной лентой брошенных составов. Здесь были оставлены запасы неисчислимой стоимости: оружие, огнеприпасы, громадное количество медикаментов, медицинских инструментов, обувь, одежда, вперемешку с автомобилями, мебелью, галантереей и хрусталем. Охранять все это было некому, и бесценные запасы расхищались населением окрестных деревень. Один из составов, вероятно от неосторожности, загорелся. Находившиеся в некоторых вагонах артиллерийские грузы взорвались. Чернел длинный ряд обгорелых вагонов, и на значительном пространстве кругом разбросаны были обезображенные трупы, среди них много женщин и детей.
Освобожденный от красного ига Терек подымался. Станицы, через которые мы проезжали, кишели народом. Скакали спешившие на сбор к станичному правлению казаки. Шли в праздничных нарядах статные, красивые казачки. На околице одной из станиц мы встретили человек пять казачат с винтовками. Автомобиль завяз в грязи, и пока подоспевшие казаки его вытаскивали, я разговорился с казачатами:
– Куда идете, хлопцы?
– Большевиков идем бить, тут много их по камышу попряталось, як их армия бежала. Я вчерась семерых убил, – в сознании совершенного подвига заявил один из хлопцев, казачонок лет двенадцати, в бешмете и огромной мохнатой папахе».
Лично я уверен, что «хлопец» убивал не красных пришлых бойцов, а своих односельчан – женщин и детей, прятавшихся от белых. Нетрудно представить себе, что произойдет с хлопцем через полгода, когда красные вернутся. Родственники убитых односельчан словили бы хлопца и его родню и постарались бы не дать им быстро умереть. А через 80 лет какой-нибудь историк-демократ, брызгая слюной, будет расписывать муки двенадцатилетнего хлопца, замученного по личному приказу товарищей Ленина и Троцкого.
Уверен, что любой кайзеровский офицер, будь то на Украине или во Франции, пусть даже не дворянин, а «офицер военного времени», отнял бы у хлопца ружье, а самого бы хлопца приказал основательно выдрать. Но наш барон фон Врангель уж слишком перенял азиатские правила, как и прочие Голштейн-Готторпы, Унгерны и К°. Тот же барон Унгерн, сослуживец Врангеля, публично казнил как пленных, так и своих соратников – жег на медленном огне, живыми зарывал в землю, «посредством утопления» и т. д.
Я не собираюсь доказывать, что красные были белыми и пушистыми. Я даже допускаю, что в тылу у красных было казнено людей больше, чем у белых. Но если взять относительные цифры, то есть отношение числа казненных к общему числу жителей на контролируемой территории, то пальму первенства, безусловно, нужно отдать господам Колчаку, Деникину, Врангелю и Семенову. Хотя любой подсчет казненных через 90 лет будет изрядно неточен.
Ясно лишь одно – стороны Гражданской войны, равно как и их нынешние апологеты, не вправе упрекать друг друга в нарушениях международных правил ведения войны, в жестокости и т. д.
Но вернемся к приключениям нашего барона. Тиф косил не только красных, но и белых. Врангель заболел сыпным тифом и был отправлен в Кисловодск на лечение.
«Жар поднимался, меня душили страшные кошмары. Ко всему этому прибавились повторившиеся сердечные спазмы, бесконечно мучительные. Генерал Юзефович и его жена в эти дни проявили ко мне трогательную заботливость. Я был прекрасно обставлен, для лечения были приглашены профессор Ушинский и в помощь ему несколько врачей, поочередно дежуривших. Через несколько дней прибыл вызванный из Екатеринодара известный бактериолог профессор Юрьевич.
Генерал Юзефович вызвал телеграммой из Крыма мою жену. Она нашла меня в положении очень тяжелом. Я с трудом узнал ее и через несколько часов после ее приезда впал в полное беспамятство. Положение мое все ухудшалось. На пятнадцатый день болезни оно стало почти безнадежным. Врачи отчаялись спасти меня. Профессор Юрьевич предупредил жену, что она должна быть готова к худшему. Генералу Юзефовичу доктора объявили, что едва ли я доживу до утра. Жена решила пригласить священника исповедовать и причастить меня. В дом доставлена была пользовавшаяся большим почетом жителей Чудотворная икона Божьей Матери. Я был без сознания, и исповедь могла быть только глухая. Однако во время исповеди я неожиданно пришел в себя, в полном сознании исповедывался и приобщился, но после причастия вновь впал в беспамятство. Отслужив молебен, батюшка ушел, а жена осталась у моего изголовья, ежечасно ожидая моей смерти.
