Если у меня и было маленькое сомнение в Вашей роли в борьбе за власть, то письмо Ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды. Вы это знаете. В нем приведены чудовищные обвинения, в которые Вы сами не верите. Приведены, очевидно, для той же цели, для которой множились и распространялись предыдущие рапорты-памфлеты.
Для подрыва власти и развала Вы делаете все, что можете.
Когда-то, во время тяжкой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает Вас за непомерное честолюбие…
Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло.
А. Деникин».
[63]
В своих воспоминаниях Антон Иванович рассказывает о бешеной схватке за власть среди белых генералов. (И это во время стремительного наступления Красной Армии!)
«В начале марта генерал Слащёв совместно с герцогом С. Лейхтенбергским и помощником Шиллинга Брянским замыслили устранить Шиллинга. Цель – вступление во власть в Крыму Слащёва, поводы – обвинение, предъявленное Брянским, который «настаивал на том, чтобы произвести обыск (у генерала Шиллинга), и гарантировал обнаружение незаконных денег и вещей. В последнюю минуту, однако, Брянский смутился и вышел из игры. В своем рапорте и письме на имя Шиллинга от 9 и 10 марта он объяснял свой поступок тем, что “любил (Шиллинга) как отца”, но, будучи посвящен в намерения Слащёва и герцога Лейхтенбергского убить Шиллинга в случае отказа его подать в отставку, он, Брянский, “борясь с этим планом, предлагал всякие средства, включая арест (Шиллинга) и обыск в (его) доме”.
Как предполагал использовать власть Слащёв – неизвестно; сам же он пишет по этому поводу: “…Я первый ему (генералу Врангелю в Константинополь) через графа Гендрикова сообщаю: ехать дальше вам нельзя, возвращайтесь, но по политическим соображениям соедините наши имена, а Шатилову дайте название – ну хоть своего помощника…”
В начале марта бывшие тогда не у дел генералы Покровский и Боровский посетили генерала Кутепова и, «решившись посвятить его в свои предположения», осведомлялись, как отнесся бы Добровольческий корпус к перевороту в пользу генерала Покровского? Генерал Кутепов ответил, что ни он, ни корпус Покровскому не подчинятся.
В каких-то сложных политических комбинациях было замешано и английское дипломатическое представительство в лице генерала Киза… Мне известен его проект реорганизации власти Юга с предоставлением главнокомандующему только военного командования. Предложение это предполагалось им поставить в ультимативной форме. По-видимому, в известной степени с такими планами находились волновавшие Новороссийск слухи о предположенной англичанами оккупации. “Из английских кругов, – телеграфировал мне 10 января Лукомский, – зондировали почву у Шликевича, председателя Земского союза, не пойдет ли он в председатели «Русского совета» по управлению Черноморской губернией в случае назначения сюда генерал-губернатора англичанами”.
Военное английское представительство отнеслось, однако, совершенно отрицательно к такого рода вмешательству в русские дела».
[64]
А пока славные генералы качали права, фронт приближался к Кубани. Деникин утверждал:
«По условиям тоннажа и морального состояния войск одновременная, планомерная эвакуация их при посредстве Новороссийского порта была немыслима: не было надежд на возможность погрузки всех людей, не говоря уже об артиллерии, обозе, лошадях и запасах, которые предстояло бросить. Поэтому для сохранения боеспособности войск, их организации и материальной части я наметил и другой путь – через Тамань.
Еще в директиве от 4 марта при отходе за реку Кубань на Добровольческий корпус возложено было, помимо обороны низовьев ее, прикрытие частью сил Таманского полуострова у Темрюка. Рекогносцировка пути между Анапой и станцией Таманской дала вполне благоприятные результаты; полуостров, замкнутый водными преградами, представлял большие удобства для обороны; весь путь туда находился под прикрытием судовой артиллерии, ширина Керченского пролива очень незначительна, а транспортная флотилия Керченского порта достаточно мощна и могла быть легко усилена. Я приказал стягивать спешно транспортные средства в Керчь. Вместе с тем велено было подготовить верховых лошадей для оперативной части Ставки, с которой я предполагал перейти в Анапу и следовать затем с войсками береговой дорогой на Тамань…
7 марта я отдал последнюю свою директиву на Кавказском театре: Кубанской армии, бросившей уже рубеж реки Белой, удерживаться на реке Курге; Донской армии и Добровольческому корпусу оборонять линию реки Кубани от устья Курги до Ахтанизовского лимана; Добровольческому корпусу теперь же частью сил, обойдя кружным путем, занять Таманский полуостров и прикрыть от красных северную дорогу от Темрюка.
Ни одна из армий директивы не выполнила…
Большевики ничтожными силами легко форсировали Кубань и, почти не встречая сопротивления, вышли на левый берег ее у Екатеринодара, разрезав фронт Донской армии. Оторвавшийся от нее к востоку корпус генерала Старикова пошел на соединение с кубанцами. Два других донских корпуса, почти не задерживаясь, нестройными толпами двинулись по направлению Новороссийска. Многие казаки бросали оружие или целыми полками переходили к “зеленым”; все перепуталось, смешалось, потеряна была всякая связь штабов с войсками, и поезд командующего Донской армией, бессильного уже управлять войсками, ежедневно подвергаясь опасности захвата в плен, медленно пробивался на запад через море людей, коней и повозок».
[65]
Нынешние либеральные СМИ критикуют, причем во многом обоснованно, труды советских историков, посвященные Гражданской войне. Из-за этого я предпочитаю цитировать мемуары белых вождей, ведь помимо всего они были очевидцами:
«Новороссийск тех дней, в значительной мере уже разгруженный от беженского элемента, представлял из себя военный лагерь и тыловой вертеп. Улицы его буквально запружены были молодыми и здоровыми воинами-дезертирами. Они бесчинствовали, устраивали митинги, напоминавшие первые месяцы революции, с таким же элементарным пониманием событий, с такой же демагогией и истерией. Только состав митингующих был иной: вместо “товарищей солдат” были офицеры. Прикрываясь высокими побуждениями, они приступили к организации “военных обществ”, скрытой целью которых был захват в случае надобности судов…»
[66]
Серьезно допекали добровольцев на Кавказском побережье зеленые, или, как их называли белые, «красно-зеленые». Поначалу зелеными называли мелкие группы дезертиров и повстанцев, прятавшиеся в зелени деревьев и кустов. Уже летом 1919 г. между Анапой и Адлером действовало около 15 тысяч зеленых.
За несколько дней до начала эвакуации к генералу Деникину явился генерал Бридж и передал неофициальное предложение британского правительства заключить перемирие с большевиками «в виду катастрофичности положения». Антон Иванович ответил: «Никогда».
