И все-таки в Голом поле, как и в других палаточных городках Русской Армии – в Чилингире, Санжак-тепе, Кабакджи, на острове Лемнос, – правили гарнизонную службу, строили, молились, учились и ждали приказа в бой. Верили, что смогут освободить Россию от тех, кто прятался за штыками и спинами красноармейских полков.
Приехала союзная инспекция.
Французские генералы ахнули: вместо беженского стана – образцовый войсковой лагерь, полки, батальоны, дивизионы, эскадроны, батареи…
Армия, сохранившая знамена и полковые печати, пулеметы и трубы духовых оркестров…
И был парад.
Перед коренастым чернобородым моложавым генералом – Александром Кутеповым и его штабом шли, вскинув винтовки “на руку”, батальоны в шеренгах по восемь. Шли в белых – скобелевских – гимнастерках и в фуражках: марковцы в черно-красных, алексеевцы в бело-голубых, дроздовцы в красноверхих…
Н.В.Савич пишет: ” Кутепов оказался очень суровым, но вместе с тем и заботливым начальником. Его первые шаги были встречены ожесточенной бранью со стороны левого лагеря, страстно стремившегося поскорее обратить наши кадры в беженскую пыль…
Естественно, меры, предпринятые Кутеповым и направленные к сохранению суровой дисциплины, им не нравились. Между тем от первых же шагов власти многое должно было зависеть в будущем. За время отступления и эвакуации у многих дух поколебался, люди начали распускаться, появились опасные симптомы разложения… Кутепов понял, что наступил психологический момент, он предъявил к высаживавшимся частям жесточайшие требования воинской дисциплины и строевой подтянутости.
Первый же случай неповиновения приказу, нарушения дисциплины встретил суровое возмездие, за уголовное преступление расправа была коротка – полевой суд…
Поэтому сразу же все поняли, что они не беженцы, а вооруженная сила, живущая исстари установленными традициями и уставами прежней армии. Все подтянулись, встрепенулись. Молодежь подняла голову, почувствовала себя силой, полезной и имеющей будущее. Внешняя подтянутость, чистота и возможная щеголеватость скоро показали, что в лагерях расположены дисциплинированные военные… что это организованная сила, хотя почти не вооруженная, но все же могущая постоять за себя… Солдаты и офицеры морально возрождались на глазах. Через короткий срок люди эти стали неузнаваемы, они морально ожили и обещали стать самой отборной нравственной частью эмиграции…”
В Галлиполи исправно неслась гарнизонная служба, устраивались парады, действовало шесть военных училищ, две офицерские школы, несколько офицерских курсов. Нарушителей дисциплины ждали три гауптвахты. Но вместе с тем в корпусе была активна культурная жизнь. Издавались машинописные журналы с массой стихов и рисунков (журналы печатались в канцелярии штаба корпуса по ночам, когда были свободны пишущие машинки). С февраля 1921 г. начала работать корпусная фотография, которая в более чем пятистах снимках, впоследствии разошедшихся по всему миру, запечатлела “галлиполийское сидение” русской армии.
В городе и лагерях устраивались концерты, на которых часто выступала выдающаяся русская певица Надежда Плевицкая, жена командира Корниловского полка генерала Скоблина. И в городе, и летом в лагерях был свой театр. Для большой аудитории устраивалась радиогазета. Часто проходили спортивные состязания, футбольные матчи, была проведена олимпиада.
Особенной заботой командования и всего взрослого населения русской общины были детский сад и гимназия.
Еще один трудовой подвиг галлиполийцев: постройка узкоколейки (“дековильки”) из города в лагерь. Линию, столь необходимую для снабжения большого лагеря продовольствием и жизненно важными материалами, начали строить 1 февраля 1921 года. Французское командование настаивало на том, чтобы узкоколейку вели прямо от бухты, минуя город. Союзники трижды заставляли русских начинать строительство – и три раза приходилось его прекращать. На третий раз русским удалось реализовать собственный проект: офицеры железнодорожного батальона выбрали трассу, которая давала возможность в обе стороны поднимать вагонетки лишь до перевала, откуда они до конца спускались самокатом. Поднимать вагонетки должны были мулы, даваемые корпусным обозом.
В апреле было открыто полное движение на 9километровой линии, на которой было устроено 5 станций. По линии курсировало 62 вагонетки для грузов и пассажиров.
Французский комендант Галлиполи полковник Томассен в письме к генералу Кутепову высказал восхищение невероятным упорством и изобретательностью русских, построивших дорогу “голыми руками из хлама”».
[103]
Да, действительно, значительная часть офицеров вела себя мужественно в Галлиполийском лагере. И вот летом 2008 г. по Центральному телевидению был показан документальный фильм, где белые офицеры представлены эдакими рыцарями, хранящими верность своей Родине.
Увы, Родина давно отказалась от них. Рядовой Серпилин из булгаковского «Бега» высказал генералу Хлудову о его психической атаке на Чонгарском мосту четко и лаконично: «Да все губернии чихать хотели на твою музыку». Думаю, о кутеповских парадах миллионы серпилиных высказались бы куда крепче.
На самом деле Галлиполи стал подобием концлагеря. От голода и болезней там умерло свыше 400 человек. Попытка побега каралась расстрелом. Несколько офицеров пытались бежать в армию Мустафы Кемаля. Их поймали. Генерал Кутепов лично зверски избил каждого, а затем приказал расстрелять.
Много шума наделал расстрел полковника В.П. Щеглова, поскольку стал достоянием французской прессы. 45летний Щеглов до революции служил в Собственном Его Величества железнодорожном полку. В Добрармии он неоднократно отличился в боях, был ранен. Далее процитирую «Письмо генерал-майора П.А. Кусонского российскому военному агенту в Греции с информацией о причинах расстрела полковника П.Н. Щеглова» от 8 сентября 1921 г.: «…полковник Щеглов заболел москитной лихорадкой. Будучи помещен в лазарет эвакопункта, находясь здесь в качестве легкого больного, стал и здесь продолжать то, чем он был занят, и не без успеха, в батальоне. Молодым офицерам, находящимся здесь, он стал излагать свои мысли о том, что “истинно народной русской армией” является не наша, что в Галлиполи, а та, что в России – “советская” армия. Молодые офицеры, не выдержав такого глумления над тем, что составляет основу их убеждений, подали коллективное заявление – протест против речей полковника Щеглова. Их заявление было последним поводом преданию военно-полевому суду полковника Щеглова».
[104]
И вот больного полковника вытащили из лазарета и расстреляли.
Жестокость Кутепова граничила с маразмом. Так, например, «приговорены к смертной казни офицеры Годнев и Успенский, признанные виновными в сообщении секретных сведений враждебной власти в местности, объявленной на военном положении.
