2. Аккаунты в социальных сетях у представителей Европарламента появились лишь в 2009 году.
3. И показательный пример непонимания политиками сути современных технологий: в 2009 году французский министр по культуре и коммуникациям заявила, что Open Office (пакет офисных программ, находящийся в свободном доступе) — это FireWall (система сетевой защиты).
Дополнительным препятствием служит то, что проникновение интернета в разных странах Евросоюза неодинаково. Несмотря на положительные сдвиги в этом направлении, цифровое неравенство — это по-прежнему актуальный вопрос для европейской политики.
Другой причиной для столь медленного и слабого проникновения интернет-политики в европейскую политическую ментальность является сила ее партийных систем и меньший акцент на индивидуальных кандидатах. Как уже отмечалось выше, обратной стороной феномена персонализации политики Web 2. 0 становится то, что главное внимание уделяется личности политических лидеров. При прочих равных индивидуальная кампания в интернете всегда будет успешней, чем партийная кампания.
Наиболее компетентным «сетевым» политиком Европы на сегодняшний момент считается голландский член Европарламента Мариедже Шааке (Marietje Schaake). По сути, она была одним из первых европейских политиков, кто понял ценность и важность социальных медиа. Своим избранием она также обязана интернету. Придя в партию на должность стратега новых медиа, спустя какое-то время она была выдвинута своими же коллегами кандидатом на предстоящих выборах. По ее признанию, ни бюджета, ни стратегии у нее не было, зато были сторонники в Сети, а также сформированная молодая аудитория Facebook и Twitter. На сегодняшний момент именно она является главным критиком европейского консерватизма в отношении интернета. Европа застряла в дискуссии о том, как защитить свои интернет-границы, а тем временем контент-индустрия позволяет деньгам утекать в США.
Также она активно занимается образовательной деятельностью среди членов Европарламента, поскольку «если вы не знаете, что такое API, вы не должны быть среди тех, кто пишет об этом законы», а, по ее утверждению, едва ли найдется хоть один член парламента, который сможет внятно объяснить, что это.
В январе 2012 года Франсуа Олланд, еще будучи кандидатом в президенты, объявил очень амбициозную цель: достижение полного (100 %) сверхбыстрого широкополосного охвата Франции интернетом к 2022 году. Однако интересно, что сам Олланд по сравнению с другими кандидатами президентской гонки-2012 (Саркози, Мелен-Шон и др.) был гораздо слабее представлен онлайн, меньше уделял этому внимания и меньше тратил на интернет-присутствие, являясь лидером интернет-кампании только в Twitter. Что не помешало ему одержать победу на выборах, а многим аналитикам — вновь скептически высказаться о роли интернета в политическом процессе.
При этом уже с 2004 года во Франции можно отметить отдельные случаи ведения политиками блогов, несмотря на то что уровень вовлеченности населения в социальные сети был крайне низок. Тогда начали вести свои блоги Алан Рузэ, Доминик Стросс-Кан, Андре Сантини, Жан-Франсуа Копе, Жюльен Дрей. Однако на том этапе блоги по большей части понимаются ими как инструмент «свободного выражения чувств», «стирающий расстояние между политиками и избирателями». Даже в 2006 блоги еще не становятся общепризнанной политической практикой, и Доминик де Вильпен говорил в интервью, что «предпочитает бумагу»
[300]
.
В Норвегии большинство национальных политиков заявляют о важности использования онлайн-инструментов, но на практике в избирательных кампаниях они по-прежнему мало используются
[301]
— в основном как площадки для публикации агитационных материалов.
Зато в Швеции потенциал социальных сетей пытаются активно интегрировать в политику уже с 2009 года. Некоторые кандидаты (например, Аса Вестлунд из партии социал-демократов) на этот момент на профессиональном уровне ведут аккаунты в большинстве социальных сетей
[302]
.
Это иллюстрирует специфическую особенность европейской онлайн-политики. Развиваясь вслед за США, она в значительной степени стеснена необходимостью соответствия «веяниям времени», и нередко онлайн-политика имитируется там, где она еще не очень нужна (отсутствует субстрат в виде достаточного количества активных, заинтересованных пользователей). Соответственно, интернет-политика в Европе иногда носит декоративный характер.
В 2013 году потенциал социальных медиа начал осваиваться в Германии. Перед федеральными выборами политики активно вели Twitter и Facebook, хотя, как отмечают эксперты, кампании по-прежнему прежде всего ориентированы на офлайн
[303]
. Представители «левых» сообщили, что планируют сделать акцент на фиксации и анализе обратной связи, которую дают социальные сети, для дальнейшего использования этих данных в кампании и дебатах
[304]
.
Политики Германии активизируются в интернете только в период избирательных кампаний. Исследователь в области коммуникаций Феликс Флемминг подчеркивает, что это не позволяет политику развить сильной онлайн-структуры. По сравнению с показателями четырехлетней давности прогресс, конечно, очевиден: сегодня 89 % членов немецкого парламента имеют как минимум аккаунты в социальных сетях. Флеминг также полагает, что и на следующих выборах интернет будет иметь «лишь незначительное» влияние на результаты избирательных кампаний в Германии
[305]
.
В 2009 году канцлер Меркель имела 16 200 друзей в Facebook и 69 000 последователей на портале немецкого Университета StudiVZ, что было вдвое больше, чем у ее соперника Френка-Волтера Штейнмайера. С тех пор она значительно расширила свой круг в социальных сетях — до 571 000 фолловеров.
Демократический дефицит
Начиная с 1979 года активность избирателей на выборах в Европарламент последовательно падала. По мере того как люди все меньше понимали действия Евросоюза, они все меньше голосовали и подчас даже не знали «своих» членов Европарламента
[306]
. Снижался и уровень заинтересованности в политическом участии, важности принадлежности к политической партии, падал уровень доверия к решениям политиков. По данным на 2012 год, 82 % граждан Великобритании склонны не доверять правительству и лишь 26 % граждан считает, что члены парламента действительно намерены хорошо работать
[307]
.
