Другими словами, Розенблют предложил собрать группу, состоящую из инженеров, биологов, неврологов, антропологов и психологов, для проведения экспериментов в области социального контроля на основе шарлатанского допущения, что человеческий мозг не сложнее, чем механизированное устройство ввода-вывода, и что поведение человека поддается программированию как в индивидуальном масштабе, так и в масштабе целого общества.
[244]
Однако реализация этих идей стала возможной лишь после окончания Второй мировой войны. Бейтсон получил назначение в армию США на Тихоокеанский театр военных действий, а Розенблют и Маккаллок вернулись к своим исследованиям в Массачусетском технологическом институте. Первая из десяти крупных конференций, предопределивших в 1946—1953 годах направление развития кибернетики, состоялась в Нью-Йорке 8—9 марта 1946 года. Тема ее звучала так: «Механизмы обратной связи и системы с циклической причинностью в биологии и общественных науках». Целью этого проекта, в котором клиницисты объединили усилия с математиками, социологами и экономистами, стало создание теоретической модели крайнего стресса, особенно с учетом психосоматической «перегрузки обратной связи», вызывавшей многочисленные случаи неврозов.
С точки зрения кибернетиков, это была воистину революционная концепция:
«Если можно создать модель физиологической системы, через которую информация поступает из окружающей среды, обрабатывается, а затем через механизм обратной связи возвращается и меняет саму среду, то появляется возможность моделировать человеческий разум, особенно если использовать вычислительные машины, которые как раз тогда разрабатывались. Деятельность этой группы строилась на допущении, впоследствии постулированном одним из ее основателей Джоном фон Нейманом, что нервная система человека на самом деле есть не что иное, как “эффективно организованный природный автомат”, а значит, она поддается детерминистическому, линейному математическому моделированию.
Результатом первой конференции стало не только демоническое стремление создать полностью управляемое общество путем слияния человека и машины. Те 20 человек, которые составляли ядро группы, поставили перед собой цель — создать ряд перманентно действующих институтов, где эту работу следовало продолжить и расширить. Год спустя Винер придумал термин “кибернетика”, лаконично описывающий цели и направления прикладываемых усилий».
[245]
В 1948 году по результатам, достигнутым на первой из конференций Мэйси, как их стали называть, Винер написал свой труд «Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине».
[246]
Двадцать семь историков, экономистов, просветителей и философов, изучавших «Кибернетику», назвали ее одной из книг, способных оказать существенное воздействие на общественную мысль и на будущее общества; по степени важности ее сравнивали с трудами Галилея, Мальтуса, Руссо и Милля.
[247]
Один из ключевых дискуссионных моментов на первой кибернетической конференции был связан с обсуждением следующего вопроса: является ли разум продуктом мозга? Уоррен Маккаллок и его помощник Уолтер Питтс (оба играли активную роль в организации конференции) стали пионерами в тестировании сетей клеток мозга животных на предмет их вычислительных способностей. С точки зрения кибернетики машина — это не вещь, а образ поведения. Для таких кибернетиков, как Алан Тьюринг и Джозеф Леду, мозг представляет собой «универсальную машину» и «устройство для регистрации изменений». Всех этих людей объединяет та идея фикс, что мозг человека представляет собой рекурсивный набор кибернетических машин, соединенных огромной петлей обратной связи с самой Вселенной. Следовательно, кибернетическая научная парадигма охватывает данный тип относительности.
Уильям Росс Эшби, психолог и пионер в области кибернетики как науки о сложных системах, поясняет: «В кибернетике при рассмотрении любой конкретной машины типичен не вопрос “Какое действие она совершит здесь и сейчас?”, а вопрос “Каковы все возможные формы поведения этой машины?”... Кибернетика занимается всеми формами поведения постольку, поскольку они являются регулярными, детерминированными или воспроизводимыми. Материальность не имеет для нее значения... Благодаря этому обстоятельству теория информации играет большую роль в проблемах кибернетики. Ведь теория информации характеризуется, по существу, тем, что всегда имеет дело с некоторым множеством возможностей... Важна лишь та степень, в которой система подчиняется детерминирующим и управляющим факторам».
Другими словами, кибернетика предлагает систему отсчета, отталкиваясь от которой может упорядочить, соотнести с другими и понять любую машину. Таким образом, чем большее разнообразие действий допускается системой контроля, тем большее разнообразие пертурбаций она способна компенсировать. А как Эшби определяет понятие «контроль»? Как уменьшение разнообразия: большое разнообразие пертурбаций воздействует на внутреннее состояние системы, и поскольку систему необходимо удерживать в максимально близком к целевому состоянии, постольку необходимо уменьшать разнообразие пертурбаций.
Винер и Эшби утверждали, что науку следует воспринимать исключительно как попытку описания природы, а не как поиски смысла. Таким образом, взаимоотношения человека с окружающим миром превращаются в эротическую привязанность к аристотелевским объектам. По этой причине любые попытки понять универсальные законы являются иллюзией. «Поборники “объединения наук” попытались уничтожить метафизику и опровергнуть существование универсальных принципов, утверждая, что любое деление науки, например на естественные и гуманитарные дисциплины, является несущественным. Они применяют эту крайнюю форму редукционизма в равной мере к физике и к общественным наукам, тем самым стремясь их объединить. Общество редуцируется ими до уровня психологии индивидов; психология индивидов — до уровня биологических процессов; а биологические процессы — до уровня химических. Таким образом, процесс познания сводится к электрохимическим процессам: нейроны включаются и выключаются, как в двоичной системе. И даже электрохимические процессы, происходящие в мозге, низведены до уровня ньютоновской механики».
[248]
В начале 1950-х годов Винер, Эшби, британский теоретик Стаффорд Бир и другие работали над решением поставленной Эшби проблемы: как подвести под эстетику прочный материальный фундамент. По существу, это была проблема, которую пытался решить еще Готфрид Вильгельм Лейбниц. В начале XVIII века он опроверг многовековой гностический дуализм, разделяющий разум и тело, показав, что материя не способна мыслить: «Творческий акт в искусстве или науке позволяет постичь истину физического мира, но не предопределяется этим физическим миром. Сознательно концентрируя прошлое в настоящем с целью воздействия на будущее, творческий акт настолько же бессмертен, насколько бессмертна замыслившая его душа».
[249]
