На совещании руководящего состава органов КГБ по вопросам борьбы с идеологическими диверсиями империалистических государств в феврале 1979 г. Ю. В. Андропов обращал внимание на то, что «чекисты призваны бороться за каждого советского человека, когда он оступился, чтобы помочь ему встать на правильный путь. В этом и заключается одна из важнейших сторон деятельности органов госбезопасности. Она имеет большую политическую значимость, вытекающую из самой гуманной сущности нашего строя, отвечает требованиям идеологической работы партии».
Следует ли только после этого удивляться высокому авторитету Юрия Владимировича Андропова и его доброй памяти среди как сотрудников КГБ, так и его современников?
Было бы неоправданным не коснуться и еще одной крайне деликатной темы в деятельности органов госбезопасности в эпоху Андропова. Речь идет о запрете проведения проверочных мероприятий в отношении «номенклатурных» лиц.
Несмотря на запрет собирать компрометирующие материалы на подобных чиновников, подчас такая информация все же поступала в органы госбезопасности в процессе проведения оперативных мероприятий и расследования преступлений.
И тогда перед следователями и руководителями оперативных подразделений вставали сложные вопросы, что с ней делать. Но информация обязательно отправлялась «в центр».
О проверенной и подкрепленной соответствующими доказательствами подобной информации Андропов докладывал лично Л. И. Брежневу.
Как отмечал по этому поводу Л. М. Млечин, «Брежнев смертельно не любил скандалов и снисходительно относился к мелким грешкам своих подчиненных». О принципе равенства всех граждан перед законом в подобных случаях предпочитали не вспоминать…
«Оргмеры», как правило, принимались, но «по-тихому», порой без громких разоблачений и привлечений к уголовной ответственности. И все же главная цель достигалась: коррупционер покидал свой пост, и полученный результат можно было оценивать хоть как и половинчатую, но все же одержанную чекистами «победу».
Андропову, известному своей принципиальностью, щепетильностью, приходилось мириться с подобной «мягкостью оргвыводов», хотя они вряд ли его устраивали и соответствовали его убеждениям.
Следовало ли ему «в знак протеста» демонстративно подать в отставку? Наверное, он отдавал себе трезвый отчет в том, что другому человеку на его посту удалось бы сделать еще гораздо меньше…
Председатель КГБ мог, помимо этого, как член Политбюро ЦК КПСС, деликатно обозначить эту проблему на его заседания; давал команды руководителям территориальных управлений проинформировать соответствующих партийных секретарей.
Для «привлечения к уголовной ответственности» — возбуждения уголовного дела в отношении номенклатурных работников — требовалась «санкция» (формальное согласие) соответствующего партийного органа: этот порядок был прописан в подзаконных нормативных актах правоохранительных органов. А «партийные инстанции», понятно, не «горели желанием» давать санкции для привлечения виновных к уголовной ответственности. Не горели, но все же вынуждены были это делать! Даже в Москве, вотчине одного из твердых антагонистов председателя КГБ СССР В. В. Гришина, по ДГОР (делу групповой оперативной разработки) были арестованы и судимы и член бюро МГК КПСС, и герой Социалистического труда, не считая многих других, ставших достоянием гласности, «мафиозных» дел 1979–1982 гг.
Одним из распространенных мифов является миф о «противоборстве КГБ и МВД». Ю. В. Андропову, безусловно, поступала информация из КГБ союзных республик, областных и краевых управлений о неблагополучии дел в органах МВД, сокрытии ими преступлений, коррумпированности отдельных сотрудников, их смыкании с преступными элементами.
Но здесь следует отметить чрезвычайно важное обстоятельство: при своем образовании 25 ноября 1968 г. МВД СССР было освобождено, в отличие от других министерств, от оперативного контроля со стороны органов безопасности вследствие принадлежности ставшего министром Н. А. Щелокова к числу личных «выдвиженцев» и близких друзей Л. И. Брежнева. И судьба самого Щелокова является наглядным примером трагического перерождения номенклатурного работника, лишенного непредвзятого контроля со стороны контролирующих органов (КГБ, прокуратуры и отдела административных органов ЦК КПСС), когда поступавшие в эти инстанции многочисленные жалобы на сотрудников возглавлявшегося им ведомства оставались без должного рассмотрения и реагирования.
Щелоков даже «продавил» специальный приказ, которым запрещалась критика органов МВД в СМИ. В тоже время он активно привлекал работников культуры к созданию привлекательного образа советской милиции. Сам он справедливо заявлял:
— Работа милиции, как и искусство, литература, призвана внушить людям непоколебимый оптимизм, веру в лучшие проявления человеческих душ, стремлений, желаний, помыслов. Самого сурового осуждения заслуживает всякое пробуждение жестокости, насилия, вандализма и варварства. Обуздать эти человеческие пороки — обязанность цивилизованного общества. И если говорить юридическим языком, произведения, прославляющие пошлость, порнографию, способствующие насилию, уже сами по себе представляют уголовные деяния.
Однако публичная декларация принципов еще не равнозначна следованию им на практике…
Поскольку уголовная статистика была «закрытой», в деятельности министерства появились «приписки», повышавшие «раскрываемость» преступлений и скрывавшие реальную картину и динамику криминальных тенденций. Помимо этого, в «облагополучивании» криминальной ситуации были заинтересованы и местные руководители — от председателей исполкомов Советов до соответствующих партийных секретарей.
Понятно, что права и интересы граждан при этом в расчет не принимались, что порождало законное недовольство в отдельных регионах. О чем территориальные управления КГБ и информировали Москву…
Будучи на четыре года старше председателя КГБ, Н. А. Щелоков считал себя «обойденным» по партийной линии: с 10 апреля 1968 г. он оставался только «рядовым» членом Центрального комитета КПСС.
Перешагнув в ноябре 1970 г. пенсионный рубеж, он был обеспокоен своим будущим, поскольку рядом с ним «подрастал» зять генерального секретаря ЦК Ю. М. Чурбанов (с 1977 г. — заместитель, затем первый заместитель министра).
Стремясь показать свою «компетентность», Щелоков позволял себе, в нарушение существующих правил, направлять Л. И. Брежневу записки, затрагивающие сферу деятельности КГБ СССР. При этом, вопреки распространяемым слухам, он выступал отнюдь не как «либерал» и «демократ», допуская очень вольное отношение к правовым нормам.
Например, при предложении выслать из Москвы «неудобных» диссидентов. (Ф. Д. Бобков на это предложение, поддержанное В. В. Гришиным, отвечал прямо: «Для этого нужен Указ Президиума Верховного Совета СССР!»).
По сути дела, на личностном уровне мы имеем здесь дело с конфликтом двух жизненных позиций, двух жизненных стратегий: бескорыстного и беззаветного служения Делу, Долгу у Андропова и стремления к синекуре, достижению максимального личного комфорта, вопреки интересам дела, у Щелокова.
