В Советском Союзе правящим классом была бюрократия, или, если говорить в терминах того времени, «номенклатура» — высший слой руководителей КПСС и государственных органов.
Принято говорить, что силовые структуры в СССР состояли из Министерства обороны, МВД и КГБ. Признаться, мы и сами так считали, пока не провели доскональные исследования системы национальной безопасности СССР. Она была куда как многообразнее. (См. [104,111]).
Партия пыталась контролировать КГБ, но в реальности ничего не получалось. Как только партийный чиновник попадал в систему КГБ, чекисты его очень быстро перевербовывали. Их этому учили, и очень неплохо учили. Так и с Андроповым произошло: партия хотела, чтобы Юрий Владимирович контролировал чекистов, а вышло так, что сами чекисты стали его контролировать. Таким образом, в деле контроля над советскими силовыми структурами получалась следующая ситуация: армия контролировалась чекистами настолько, чтобы им не мешать, но все же не настолько, чтобы им помогать. То есть армия была как бы в стороне от политики. КГБ не контролировался никем, а МВД контролировалось партией. Получалось равновесие сил между партией и госбезопасностью. Именно по этой причине КГБ не мог устроить открытый государственный переворот, и приходилось действовать постепенно и очень медленно.
Чекистский год с небольшим, Она же Глава Удачная
Сбрехнул какой-то лиходей.
Как будто портит власть людей.
О том все умники твердят
С тех пор уж много лет подряд.
Не замечая (вот напасть!).
Что чаще люди портят власть.
Юрий Андропов
Что охраняю, то и имею.
Михаил Жванецкий
«Дорогой Леонид Ильич», вопрос жизни и смерти
Ситуация со здоровьем Л. И. Брежнева должна была устраивать его скрытых врагов. Важно было только верно проработать тактику. «Порочный круг» возник давно: при Сталине Л. И. Брежнев, как и все высшее звено аппарата, работал до утра, спал урывками и, заработав хроническую бессонницу, стал принимать лекарство. Прикрепленный (особо доверенный охранник) Л. И. Брежнева вспоминает о безобразиях со снотворным: «…Я даже не знал, что такое ноксирон, нембутал и прочие препараты. (…) Год шел 1969-й, Брежнев был молодой и сильный, запас здоровья и энергии казался бесконечным, лет на двадцать — не меньше. Но уже тогда, в безоблачную пору, он, как оказалось, повадился пить снотворные сверх меры, уже тогда он губил себя; тогда, в пору молодости и силы, начался отсчет метронома.
Всего через несколько коротких лет весь мир увидел человека-развалину.
О том, что якобы из-за особенностей организма он должен спать не менее девяти часов в сутки, Брежневу сказали давно, кто-то еще из днепропетровских врачей. Так я слышал, по крайней мере, от Рябенко. Леонид Ильич поддался этому внушению, старался неуклонно выполнять предписанное, с тех давних пор, в общем, и началась свистопляска со снотворными.
К тому времени, когда я стал выполнять обязанности заместителя начальника охраны, Брежнев уже безнадежно втянулся в лекарства. Когда организм привыкал к каким-то одним препаратам, он менял одни таблетки на другие. Помню, одного только ноксирона он принимал до восьми таблеток в день. Где-то в середине семидесятых годов американские ученые установили, что препарат этот чрезвычайно вреден из-за своих побочных действий. Врачам стоило героических усилий, чтобы вывести его из рациона Леонида Ильича. Но сколько же он успел выпить этих таблеток — даже очень здоровый организм не выдержал бы такой нагрузки.
Все дело в том, что «лечил» он себя практически бесконтрольно.
Личные врачи Генерального — вначале Родионов, а после того как он в середине семидесятых годов неожиданно скончался, Косарев — выдавали таблетки нам, охране, а уж мы по их предписанию — Леониду Ильичу. Мягкий и податливый Родионов безотказно выдавал шефу значительный запас, и тот упростил дело.
— Передай резерв ребятам, — сказал он доктору, — они выдадут. Чтоб лишний раз тебя не вызывать…
Так мы оказались втянуты в эту круговерть. (…)
Брежнев подходил к соратникам, членам Политбюро: «Ты как спишь? Снотворными пользуешься? Какими? Помогает? Дай попробовать». Никто ему не только не отказывал — старались услужить. Передавали лекарства из рук в руки. (…) Андропов почти всегда передавал безвредные пустышки, по виду очень похожие на настоящие лекарства. Это не являлось спецзаказом, производство их было налажено за рубежом, и мы приобретали. Видимо, идея с пустышками принадлежала Чазову.
Между двух огней оказался первый заместитель начальника КГБ (так в тексте — на самом деле Председателя КГБ — А. Ш.) Цвигун. Он знал, что его шеф дает вместо лекарств пустышки, и сам Андропов предупреждал его об ответственности. Но отказать Генеральному секретарю «в личной просьбе» у него не хватало мужества, Цвигун передавал настоящие сильнодействующие снотворные. Вот как вспоминает об этом Чазов: «Брежнев, считая его своим близким и доверенным человеком, изводил его просьбами об успокаивающих средствах. Цвигун метался, не зная, что делать: и отказать невозможно, и передать эти средства — значит усугубить тяжесть болезни. А тут еще узнавший о ситуации Андропов предупреждает: «Кончай, Семен, эти дела. Все может кончиться очень плохо. Не дай бог, умрет Брежнев даже не от этих лекарств, а просто по времени совпадут два факта. Ты же сам себя проклинать будешь (…)».
Подмена настоящих лекарств увеличивала степень риска для больного и еще больше доставляла хлопот охране. Леонид Ильич глотал горстями пустышки, сон не наступал, он натыкался на настоящие таблетки и такими же горстями глотал их. Он мог своими руками убить себя» [112. С. 144–145,147 — 149]. До этого дело не дошло, хотя и было близко.
Обстоятельства, всего лишь обстоятельства
Пришел 1982 год.
24 сентября я был в Москве. На Красной площади хоронили Маршала И. X. Баграмяна. Центр перекрыли, заперли ГУМ, я поднялся на 2-й этаж, там, где маячил человек из «девятки», до трибуны Мавзолея было совсем близко, и тут что-то нехорошее меня кольнуло: а ведь следующий в списке Маршалов он, Брежнев.
Вот что знал В. Легостаев: «Накануне ноябрьских праздников Брежнев по телефону устроил Чазову допрос с пристрастием о состоянии здоровья Андропова. Пообещал после праздников к этой теме вернуться. Юрий Владимирович страшно занервничал. На конец ноября планировался очередной Пленум ЦК. На нем ожидались важные кадровые перестановки. В Орготделе узкая группа занялась подготовкой положения «О Председателе партии». Поговаривали, что на Пленуме этот статус обретет Брежнев, генсеком же станет кто-то другой. Утром 9 ноября Брежнев выехал из Завидова в Кремль на работу. Перед выездом от него в приемную передали Захарову (помощник генсека по линии Совета Обороны — А. Ш.) указание пригласить на 12–00 к генсеку Андропова. Встреча состоялась. Вроде бы на ней был кто-то еще. О чем говорили, доподлинно не известно. Однако исходя из общей ситуации, можно утверждать с высокой степенью вероятности, что Андропову было сказано о принятом решении рекомендовать на ближайшем Пленуме к избранию генсеком Щербицкого. Андропову, как второму секретарю, предстояло заняться организационной стороной подготовки Пленума» [19. № 6. С. 6].
