Двенадцатого ноября, когда руководство «переходного» штаба Обамы появилось в Пентагоне, дабы принять дела, возникла некоторая неловкость. Я в тот момент находился за границей. Не важно, насколько хорошо все организовано, насколько благи намерения и доброжелательно поведение «переходников» – их появление в кабинетах министерств и ведомств после выборов всегда порождает ауру враждебного поглощения. «Мы здесь, а вы – на выход. Теперь мы тут командуем. Вы, ребята, регулярно садились в лужу последние четыре года, а то и восемь лет». И часто за вежливыми улыбками проглядывают самодовольство и высокомерие. По счастью, в министерство обороны Обама направил Мишель Флурнуа и Джона П. Уайта, которые работали в Пентагоне при администрации Клинтона и потому разбирались в правилах игры. При этом они даже не догадывались, что Обама попросил меня остаться, а посему этот переход радикально отличался от всех прочих в истории министерства. Рангел сказал им, что Пентагон окажет всемерную поддержку, готов сосредоточиться на выполнении их распоряжений и выделить преданных делу сотрудников и офисные помещения, равно как и все необходимые материалы, чтобы помочь новой команде освоиться в первые месяцы. Также Рангел сообщил, что ряд сотрудников согласились задержаться, пока ключевые кандидаты Обамы проходят процедуру утверждения, но, разумеется, решение принимать новой администрации. Он предложил им ввести своего человека в состав руководства министерства, чтобы тот поскорее вник в текущие рабочие процессы и кризисы, с которыми мы разбирались, понаблюдал за организацией работы и тем самым получил возможность лучше понять ситуацию в мире, с которым Обаме придется иметь дело после 20 января.
По возвращении в США я встретился 20 ноября с Флурнуа и Уайтом. Позже Флурнуа отправила Рангелу список вопросов по поводу текущей деятельности министерства и возможных непредвиденных обстоятельств. Они хотели получить общее представление о военных операциях в глобальном масштабе: о том, какова ситуация в Ираке и Афганистане и каков баланс между ними; как решаются другие проблемы в мире; какова наша стратегия по борьбе с терроризмом; какие подробности следует сообщить Обаме до 20 января; что происходит на фронте киберугроз; каковы планы в отношении Ирана и России, а также какие планируются изменения в глобальной военной стратегии США. Мишель предложила продолжить обсуждение персонала «втайне» – мол, таким образом мы сможем затронуть все ключевые вопросы, но никого ненароком не оскорбим. Ни я сам, ни мои сотрудники не знали, кто именно из «переходной» команды займет в министерстве руководящие должности, а при таком раскладе я не собирался обсуждать щекотливые военные и бюджетные вопросы с людьми, которые тут, пока на дворе ноябрь и декабрь, но которые вполне могут исчезнуть после 20 января. Кроме того, требовалось получение допусков по секретности высокого уровня. Буш и Стив Хэдли были весьма конкретны в рекомендациях «не распахивать настежь дверь» перед «переходной» командой в том, что касается борьбы с терроризмом, разведки и операциях в Иране и Пакистане.
Я согласился на просьбу Флурнуа с несколькими оговорками: не будет брифинга по текущей афганской политике и стратегии, которая в данный момент реализуется; мы попросим Объединенный комитет начальников штабов предоставить перечень операций, которые можно обсудить «втайне», и определим ключевые оперативные планы – не вдаваясь в подробности, – которые, по нашему мнению, заслуживают приоритетного внимания новой команды. Я сказал Рангелу, что Флурнуа нужно дать понять: любое обсуждение Ирана «втайне» не будет доскональным.
Впрочем, самое важное информационное взаимодействие переходного периода у меня состоялось по электронной почте. 23 ноября я написал длинное письмо Джону Подесте, главе «переходного» штаба усилий Обамы, и в этом письме изложил свое видение практических трудностей, связанных с тем, что я остался в кресле. Для начала я предложил, чтобы, как только о моем назначении объявят публично, «переходники» докладывали ему и мне – так я буду знать, какие сложности и препятствия возникают, и получу возможность руководить работой в рамках новых требований либо дополнять своими идеями программу избранного президента. Я понимаю, что отныне Пентагон становится министерством обороны Обамы и что, помимо сотрудников аппарата, спичрайтеров, пресс-секретаря и прочих, о ком мы говорили, хочу убедить остаться единственного старшего руководителя – Джима Клаппера. Мой базовый критерий приглашения на работу – компетентность. Я хочу поговорить с теми людьми, кого планируется назначить в министерство, а затем представить избранному президенту свои соображения по поводу их кандидатур. Как я и сказал Обаме при нашей встрече в здании пожарного депо: «Если я возглавлю министерство и буду требовать от подчиненных ответственного отношения к делу, старшие руководители должны знать, что я причастен к их назначению…» Еще, как упоминалось выше, я настаивал на своем праве предложить прежним сотрудникам министерства на время остаться на своих постах, пока сенат не утвердит их преемников (что могло затянуться на несколько месяцев). Это было неожиданное, если не беспрецедентное, требование. Практически всегда от политических назначенцев уходящего президента ожидают, что они уйдут до 20 января.
Ответ от Подесты я получил буквально через нескольких часов. Он охотно согласился на двойную подотчетность «переходной» команды, а что касается персонала, счел мое предложение вполне разумным. По поводу Клаппера он пообещал определиться в ближайшие дни. Возможно, заметил он, новая администрация предпочтет оценить каждого нынешнего сотрудника индивидуально и, допустим, обозначит некоторых из них как «исполняющих обязанности». В отношении пресс-секретаря все обстояло не столь гладко. Подеста уточнил, что здесь еще нужно обговорить детали, потому что, когда речь заходит об общении с прессой, «команда Обамы цепляется зубами – мы помешаны на контроле». Я сразу же написал в ответ, что Моррелл – фигура совсем не политическая и что я «сильно заинтересован в том, чтобы его сохранить». Свою позицию я обосновал так: «Думаю, до сих пор я выказывал готовность на уступки, а потому прошу пойти мне навстречу – я доверяю этому парню, он научился говорить от моего имени, и я хочу, чтобы он остался». Подеста быстро ответил: «Попробую согласовать». Я хотел сохранить Моррелла не только потому, что он обладал нужным опытом, имел множество связей в журналистской среде и по всему Вашингтону, благодаря чему нередко добывал конфиденциальные «лакомые кусочки» информации от коллег и правительственных чиновников, но и потому, что был одним из немногих, кто смел критиковать меня глаза в глаза, прямо говорил, что я плохо ответил на тот или и ной вопрос, смел оценивать мое терпение (и нетерпимость) к сотрудникам Пентагона и оспаривать мои решения. Он также был одним из очень и очень немногих, с кем я мог позволить себе отвести душу и побыть самим собой, не опасаясь утечек информации, да и просто отдохнуть. И он нередко заставлял меня смеяться. Честно говоря, я не мог себе представить, что продолжу работать без него, Рангела и Генри.
В здании пожарной части Обама сказал мне, что намерен перво-наперво составить экономическую команду, но надеется назвать членов команды по национальной безопасности до Дня благодарения. Как выяснилось, объявление о назначениях запланировали на утро понедельника, 1 декабря, в Чикаго. Мы с Бекки провели День благодарения дома на Северо-Западе и полетели в Чикаго в воскресенье. На следующее утро мы добрались до отеля «Хилтон» и встретили новую команду в полном составе: Хиллари Клинтон, государственный секретарь; генерал Джим Джонс, советник по национальной безопасности; Джанет Наполитано, министр внутренней безопасности; Эрик Холдер, генеральный прокурор; Сьюзан Райс, представитель США в Организации Объединенных Наций. Джонс был единственным, кого я знал лично.
