Как мне докладывали, некоторые семьи сожалели, что не смогли встретить тело своего погибшего ребенка, отца или мужа, когда его останки снова коснулись американской земли на авиабазе Довер. Политика министерства обороны заключалась в том, чтобы отговаривать родственников погибших от подобного намерения; тем не менее кое-кто все равно прорывался в Довер, самостоятельно оплачивая авиабилеты и проживание в гостинице. Я счел, что мы должны сами проводить необходимые приготовления и брать на себя расходы тех семей, которые хотят приехать на авиабазу. ВВС превзошли себя в осуществлении этого решения. В январе 2010 года на авиабазе Довер открылся новый центр для семей погибших, площадью шесть тысяч квадратных футов, со спокойной, умиротворяющей обстановкой. Весной того же года началось строительство небольшого отеля, а также медитационного центра с прилегающим садом. К 2010 году около 75 процентов семей погибших американских военнослужащих приезжали на авиабазу Довер, чтобы встретить своих павших героев, – и почти 55 процентов родственников погибших были согласны на присутствие СМИ.
Я нанес свой первый визит на авиабазу 16 марта, когда решение только вступило в силу. Как часто бывало, чартерный «Боинг-747» с телами погибших приземлился среди ночи. Пока мы ждали начала церемонии прощания, я спросил у своих помощников, как погибли эти четверо военнослужащих. И не сдержал эмоций, когда мне ответили, что солдаты погибли в «хамви», который подорвался на СВУ. Я стиснул зубы, а потом прошипел: «Выясните, почему у них до сих пор нет этих треклятых MRAP!»
Почетный караул ВВС в парадной форме и белых перчатках, печатая шаг, двинулся на летное поле, и мы пошли следом, невольно подтягиваясь и подбираясь. Ночь выдалась холодная, с ветром и дождем. Самолет стоял, залитый светом прожекторов; грузовой люк в борту, высоко над землей, уже открыли, и были видны два цинковых гроба, накрытых флагами. Я попросил своих помощников дать мне минутку, поднялся по трапу на борт и в сопровождении летчика прошел в задний грузовой отсек, где находились гробы. Сержант сухопутных войск Кристофер Абейта, специалист Роберт Вайнер, рядовой первого класса Норман Кэйн – все из 178-го пехотного полка, а также старший сержант ВВС Тимоти Боулз с авиабазы Элмендорф в штате Аляска… Оставленный в одиночестве, я позволил себе не сдерживать чувств: опустился на колени поочередно перед каждым гробом, прикладывая на мгновение руку к флагу. Слезы застилали глаза. Я не хотел уходить, но в конце концов ощутил присутствие капеллана, вошедшего в отсек, а потому поднялся с колен, вышел обратно на летное поле и встал, отдавая честь, когда почетный караул принимал гробы, необычайно аккуратно, с уважением и заботой – даже с нежностью, – и переправлял в ожидающие катафалки. На обратном пути в Вашингтон в салоне моего самолета царила тишина.
Через месяц я навестил раненых в госпитале имени Уолтера Рида. Я зашел в одну палату и увидел молодого солдата, который, сидя на кровати, читал номер «Вашингтон пост» с репортажем о моем мартовском визите на авиабазу Довер. В статье, среди прочего, цитировался и мой раздраженный вопрос насчет MRAP. Солдат вслух прочитал этот фрагмент статьи, а потом вдруг заплакал – и выдавил: «Ваш MRAP спас мне жизнь». Я едва сохранил самообладание. В те дни я еще не в полной мере осознавал, сколь тяжкую эмоциональную нагрузку налагают на меня мои обязанности.
Другой проблемой, с которой я намеревался разобраться уже в начале своего второго срока, был «стоп-лосс» – практика принудительного удержания на действительной военной службе по окончании контракта. Я знал, что контракты, которые подписывают солдаты, разрешают подобную меру, но считал эту практику нечестной игрой. «Стоп-лосс» не пользовался популярностью в войсках, что естественно, однако – и это важно – и конгресс относился к нему неодобрительно. Джек Мерта, председатель подкомитета по обороне комитета палаты представителей по ассигнованиям, протолкнул законопроект, предусматривающий специальную компенсацию в размере 500 долларов в месяц за все время «стоп-лосса», причем закон вступал в силу задним числом, с 11 сентября 2001 года. В конечном счете мы оценили численность потенциальных получателей этой компенсации в 174 000 человек, и конгресс выделил более 500 миллионов долларов на выплаты пострадавшим военнослужащим.
Значительное число этих военнослужащих составляли сержанты. Старшие армейские офицеры утверждали, что увольнение сержантов со службы лишит подразделения опытного низового руководства. Поэтому свыше 14 000 человек подверглись «стоп-лоссу» единовременно. Операция «Большая волна» в Ираке не позволила свернуть эту практику в 2007 и 2008 годах, но вопрос остался в моем списке незавершенных дел. И я вернулся к нему вскоре после инаугурации Обамы. Благодаря сокращению численности нашего иракского контингента начальник штаба сухопутных войск генерал Джордж Кейси и Пит Кьярелли смогли разработать план прекращения «стоп-лосса», и я объявил о начале его реализации 18 марта 2009 года, через два дня после визита на авиабазу Довер. Предполагалось, что части армейского резерва начнут мобилизацию и развертывание без угрозы «стоп-лосса» в августе, Национальная гвардия – в сентябре, а подразделения регулярных войск – в январе 2010 года. Наша цель состояла в том, чтобы уменьшить количество пострадавших от «стоп-лосса» на 40 процентов к марту 2010 года, на 50 процентов – к июню, и совершенно покончить с этой практикой к марту 2011 года. Армия США справилась с поставленной задачей, и я горжусь этим фактом.
На первых местах в моем списке приоритетов стояли и другие вопросы, затрагивающие интересы мужчин и женщин в военной форме и членов их семей. Все еще требовалось, например, обеспечить оперативность поставок необходимого оборудования и снаряжения в полевые части, а контроль ситуации со средствами разведки, наблюдения и рекогносцировки (РНР) нельзя было ослаблять ни на секунду. Также следовало и далее совершенствовать функционирование специальных подразделений на аванпостах и базах – «транзитных рот», – созданных для того, чтобы раненые в боях могли поправить здоровье и вернуться в строй – либо отправиться домой, где их ожидали медкомиссия и уход со службы. Дополнительное внимание нужно было уделять лечению посттравматического стресса – и шокирующему росту числа самоубийств. Необходимо расширять и развивать программы заботы о детях военнослужащих, семейное консультирование и прочие элементы системы помощи семьям военных. И нужно прилагать гораздо больше усилий, чтобы искоренить сексуальное насилие – преступное деяние, которое подрывает доверие и боевой дух, серьезно вредит сплоченности войск и разрушает человеческие жизни.
Порой среди вороха забот и проблем, связанных с войсками и одолевавших меня с утра до вечера, вдруг случалось нечто такое, что заставляло улыбнуться – или ободряло и внушало надежду. Два подобных случая произошли в первые месяцы моей работы в администрации Обамы. Однажды майским утром на первой странице «Нью-Йорк таймс» я увидел фотографию солдата, стреляющего из винтовки по талибам со стены базы Рестрепо в Афганистане. Фотограф агентства Ассошиэйтед Пресс запечатлел, как специалист Захари Бойд защищает артиллерийскую базу, облаченный в шлем, бронежилет, шлепанцы и розовые боксерские трусы с маленькими красными сердечками, внутри которых значилось «Я люблю Нью-Йорк». Я расхохотался. «Любой солдат, идущий против талибов в розовых «боксерах» и шлепанцах, обладает особым мужеством, – сказал я журналистам. – Поистине невероятная инновация в военной психологии!» Снимок настолько мне полюбился, что я попросил распечатать увеличенную копию и повесил ее на стену у дверей в свой кабинет; там она провисела следующие два года.
