Шесть недель спустя я прибыл в Каир для встречи с премьер-министром Эссамом Шарафом, занимавшим эту должность всего три недели, и Тантави. Оба лучились, как мне показалось, чрезмерным оптимизмом. Я спросил Шарафа, как они намерены предоставить множеству различных групп, борющихся за власть, возможность набраться опыта для проведения полноценной предвыборной кампании. И добавил, что вероятная победа «Братьев-мусульман» повергнет в трепет весь регион и окажется препятствием для иностранных инвестиций в экономику Египта. Тантави ответил: «Мы не думаем, что «Братья-мусульмане» настолько влиятельны, но это одна из двух организованных партий [вторая – Национально-демократическая партия Мубарака] и людям понадобится некоторое время, чтобы разобраться, кто есть кто, и определиться со своими взглядами».
На следующий день Тантави сказал мне, что ни «Братья-мусульмане», ни другие не смогут претендовать на единоличное руководство страной: «Египетский народ – вот кто у нас главный, и мы, армия, его поддерживаем». Я снова спросил, получат ли вожди оппозиции время и возможность для организации конкурентоспособных политических партий и участия в выборах. Он ответил: «Мы дадим им достаточно времени для политической организации», – но добавил, что чем дольше правительство протянет с выборами, тем хуже будет для экономики. Тантави сказал, что доходы от туризма, основного источника поступления твердой валюты, упали с января на 75 процентов. Я заметил, что правительство США считает логичным избрать сначала президента, а уже затем выбирать парламент, чтобы обеспечить светское руководство страной; это также поможет выиграть время для создания политической альтернативы «Братьям-мусульманам». Тантави возразил: после консультаций с государственными юристами было принято решение провести первыми именно парламентские выборы. Когда я спросил его о бывших сотрудниках МВД и прочих экстремистах, «создающих проблемы», он вежливо меня успокоил: «Это временно, скоро все наладится». Увы, последующие события опровергли его слова.
Озабоченность наследного принца Мухаммеда бен Заида «исламистским захватом» Египта виделась вполне обоснованной. На осенних выборах «Братья-мусульмане» и ультраконсервативная партия мусульман-салафитов «Аль-Нур» набрали соответственно 47 и 25 процентов, завоевав, таким образом, почти три четверти мест в новом парламенте. Первоначально обещая не выдвигать кандидата на пост президента, «Братья-мусульмане» затем отказались от своего обещания и предложили кандидатуру Мухаммеда Мурси, который и был избран президентом в июне 2012 года. Вскоре после этого он отправил в «добровольную отставку» Тантави, явно намереваясь взять под свой контроль египетских военных. Осенью 2012 года Мурси заявил, что его решения не могут быть пересмотрены судами (очевидный шаг к авторитаризму), но общественное возмущение заставило его отступить, по крайней мере на время. Новая Конституция, подготовленная исламистским Народным собранием, провозгласила главенство исламских законов (шариата), однако не уточняла сферу правоприменения.
По состоянию на лето 2013 года Мурси был свергнут египетской армией, организация «Братья-мусульмане» находится под запретом, и военные – которые были у власти в Египте с 1952 года – вновь открыто управляют страной. Дадут ли они подлинной демократической реформе еще один шанс, покажет будущее. Хотя сегодня в это трудно поверить, исторические часы могут снова вернуться в 2009 год. Египет, вероятно, ждут нелегкие времена. Как я и предупреждал, в революциях берут верх наиболее организованные и самые безжалостные.
Пятнадцатого февраля 2011 года, через четыре дня после отставки Мубарака, группа юристов в столице Ливии Триполи вышла на демонстрацию, протестуя против заключения в тюрьму их коллеги. В последующие дни к протестующим присоединилось множество ливийцев, возможно, ободренных недавними событиями в Тунисе и Египте и откликами в «Фейсбуке» и других социальных сетях. Силы безопасности Муамара Каддафи 17 февраля расстреляли демонстрацию, убив более десяти человек, и уже на следующий день началось вооруженное сопротивление правительству – в Бенгази, на востоке Ливии. В отличие от большей частью ненасильственных революций в Тунисе и Египте ливийская революция, тоже начавшаяся как мирный протест, быстро превратилась в масштабную гражданскую войну между правительством и повстанцами, и число жертв стало стремительно расти. Повстанцы сумели за нескольких дней добиться полного контроля над важными областями на востоке и начали наступление на остальную территорию страны.
Жестокость, с которой Каддафи отреагировал на действия повстанцев, побудила Совет Безопасности ООН 22 февраля выступить с заявлением, осуждающим применение силы против гражданского населения и призывающим к немедленному прекращению насилия и «мерам по удовлетворению законных требований населения». Совет Безопасности также призвал Каддафи открыть безопасные коридоры для доставки международной гуманитарной помощи народу Ливии. В тот же день Лига арабских государств приостановила членство Ливии. 23 февраля Обама повторил свои комментарии прошлой недели, осудил применение насилия и объявил, что поручил своей команде по национальной безопасности представить «полный спектр вариантов» нашего поведения в данной ситуации. Госсекретарь Клинтон направилась в Европу и на Ближний Восток, чтобы проконсультироваться с нашими союзниками.
Мировое сообщество требовало от Каддафи незамедлительно прекратить убийства ливийцев и уйти в отставку. Совет Безопасности 26 февраля выдвинул требование положить конец насилию, наложил эмбарго на поставки оружия в Ливию, запретил въезд в другие страны Каддафи, членам его семьи и другим ливийским правительственным чиновникам и заморозил их активы. Политики в Европе и Вашингтоне рассуждали о введении «бесполетной зоны», чтобы лишить Каддафи возможности использовать авиацию против повстанцев, и все чаще заговаривали о том, что от «неистового Муамара» пора избавляться. Очевидно, назревала смена другого правящего режима.
В самой администрации Обамы на фоне событий в Ливии вновь произошло изменение узора в политическом калейдоскопе. На сей раз я оказался заодно с Байденом, Донилоном, Дэйли, Малленом, Макдоно и Бреннаном, которые предостерегали от военного вмешательства. Представитель США в ООН Сьюзен Райс и сотрудники ШНБ Бен Роудс и Саманта Пауэр настаивали на «энергичных действиях» США, дабы предотвратить неизбежную «кровавую расправу» с повстанцами (Каддафи упорно цеплялся за власть). Пауэр, лауреат Пулитцеровской премии, эксперт по проблемам геноцида и репрессий, была горячей сторонницей концепции «ответственности по защите», то есть обязанности цивилизованных государств вмешиваться во внутренние дела других стран, в том числе с применением вооруженных сил, для предотвращения крупномасштабных убийств мирных жителей репрессивными правительствами. На заключительном этапе внутреннего обсуждения за спинами Райс, Роудса и Пауэр внезапно «замаячила» Хиллари.
Я считал, что происходящее в Ливии не затрагивает жизненно важные национальные интересы Соединенных Штатов. И потому выступал против нападения США на третью мусульманскую страну за последние десять лет ради смены режима, пусть и чрезвычайно одиозного. Наши вооруженные силы были изнурены двумя текущими войнами, а кризис в Ливии грозил перерасти в затяжной конфликт. Я напомнил своим коллегам, что, когда начинаешь войну, никому не ведомо, как она закончится. Сторонники военного вмешательства ожидают короткой победоносной войны. Но сколько раз в истории подобные «наивные ожидания» оборачивались чем-то совсем иным? На совещаниях я спрашивал: «Может, вы разрешите мне сначала завершить две текущих войны, прежде чем приметесь искать новую?»
