Буш уточнил, не являются ли выводы ОКНШ следствием «военного стресса», о котором столько говорят в последнее время. Пэйс опроверг это утверждение, сообщив, что выводы сделаны «на основании взглядов персонала», но не «под давлением персонала». Буш спросил: «Почему же люди идут в армию, если они не хотят сражаться и защищать свою страну?» Тут вмешался вице-президент: «Насколько мы близки к моменту, когда придется выбирать между победой в Ираке и разрушением армии?» Президент ответил: «Кому-то неизбежно предстоит рискнуть, и лучше пусть это будете вы, потому что я уверен – такого выбора нет». В конце концов Буш сказал: «Я поступлю так, как рекомендует Петрэус».
После встречи президент сделал краткое заявление для прессы. Я предварительно пообщался с Хэдли и Эдом Гиллеспи, советником президента по связям с общественностью, и предложил менее агрессивный, чем обычно, тон – так сказать, протянем руку критикам, это будет полезно для предстоящих слушаний в конгрессе. Они согласились и подготовили соответствующий текст. Но президент увлекся, «завелся» и сделал крайне жесткое заявление, от души пройдясь по критикам. После его речи я спросил у Хэдли с Гиллеспи: «Развлекается за наш счет?»
Процессы в Ираке разворачивались во многом в соответствии с моими планами и надеждами – с теми, которые были в начале года, и с теми, которые мы с президентом обсуждали конфиденциально несколько месяцев назад. Численность войск в Ираке должна была сократиться до прежнего уровня не ранее лета 2008 года. Президент продолжал говорить о «победе». Я же был вполне доволен тем, что наши шансы потерпеть унизительное поражение стали значительно ниже. Может быть, после всех предыдущих ошибок и просчетов все-таки получится добиться итогового успеха.
Два дня спустя, 2 сентября, президент и Конди тайно прилетели на авиабазу Аль-Асад в Западном Ираке, чтобы лично встретиться с Петрэусом и Крокером, руководителями иракского правительства и рядом суннитских шейхов, которые сыграли столь важную роль в организации сопротивления «Аль-Каиде» и подавлении мятежей в провинции Анбар. Пэйс отправился в Ирак в одиночку, а я вместе с Фэллоном прилетел на военном транспортнике C-17.
Мне хорошо запомнились два разговора на авиабазе Аль-Асад. Первый состоялся между Бушем и Крокером. Президент высказался в том духе, что борьба иракцев сродни той, которую вели мы за свои гражданские права. (Очевидно, эту мысль подала ему Конди.) Крокер возразил; он считал, что Ирак в этом отношении сильно отличается, что обстановка здесь намного хуже той, какая была в Америке, когда разворачивалась борьба за гражданские права. Важно понимать, сказал Райан, что тридцать пять лет правления Саддама – это три с половиной «десятилетия краха». Страна и народ жили в постоянном страхе, причем их намеренно разобщали. Потребуется немало времени, чтобы преодолеть этот «цикл страха». Действия США в 2003 году не просто привели к смене режима, продолжал Райан. «Нет, это было намного больше… И своего Нельсона Манделы тут не нашлось, потому что Саддам их всех прикончил». Мы можем победить, но понадобится «приложить колоссальные и длительные усилия». Крокер признал, что успехи очевидны, но «если мы уйдем, тут случится гуманитарная катастрофа масштаба Руанды», немедленно вернется «Аль-Каида», а следом придет Иран, что «будет иметь непредсказуемые последствия для всех арабских государств». В общем, Крокер был настолько откровенен, насколько это возможно в беседах с президентами.
Второй разговор был с шейхами и с губернатором провинции. Говорили об одном – местные требовали денег от столицы на свои «карманные» проекты, прямо как наши конгрессмены.
Вообще лучшей характеристикой этой поездки стала бы цитата из интервью президента: «Генерал Петрэус и посол Крокер утверждают, что если мы не остановимся на достигнутом, то в дальнейшем можно будет обеспечить нынешний уровень безопасности с меньшим количеством американских войск».
Печальной сноской к встречам на авиабазе Аль-Асад стала гибель шейха Саттара: спустя всего несколько дней этот человек, возглавлявший движение «Пробуждение» в провинции Анбар, был убит.
Последним испытанием для Крокера и Петрэуса стали слушания на Капитолийском холме 10 и 11 сентября. Два долгих дня генерал и дипломат выступали перед конгрессменами и отвечали на вопросы – а в залах шумно митинговали «Женщины в розовом», антивоенная группа, склонная к эпатажным выходкам (некоторых ее участниц выставили вон прямиком со слушаний). Крокер и Петрэус строго придерживались фактов и честно рассказывали о проблемах Ирака. Очевидная осторожность в сочетании с откровенностью дала скептикам и критикам богатую почву для домыслов и сплетен. Некоторые фразы разошлись на цитаты в СМИ. Так, Крокер в ответ на вопрос сенатора Маккейна, выполнят ли иракцы то, что мы от них требуем, сказал: «Я дозирую свое доверие». Сенатор Клинтон заявила Петрэусу: «Отчеты, которые вы предоставили, поневоле вызывают подозрения». Сенатор Хейгел спрашивал: «Выиграть время? Для чего?» Демократы предсказуемо возмущались тем, что на политическом фронте особых успехов в Ираке нет. Многие республиканцы, уповавшие на более позитивные сдвиги и доказательства эффективности резкого изменения стратегии, тоже были недовольны. Некоторые из тех, кто молчаливо поддерживал военную политику президента, например, сенатор Элизабет Доул, призывали к «принуждению к действиям», а другие настаивали на скорейшей передаче полномочий.
Профессионализм и сдержанность Крокера и Петрэуса, впрочем, принесли свои плоды, поскольку смотрелись заведомо выигрышно на фоне тех допросов с пристрастием, которые им устроили, особенно в сенате. Республиканские лидеры cената по завершении слушаний заявили, что теперь могут уверенно утверждать: попытки демократов протащить через конгресс свои «пораженческие» резолюции обречены на провал. Сайт антивоенной группы MoveOn.org обвинил Петрэуса в искажении фактов в угоду Белому дому; броский заголовок на сайте гласил: «Генерал Петрэус или генерал Предатус?» Лично меня этот заголовок оскорбил, о чем я заявил в интервью. Нападки на человека, посвятившего жизнь защите нашей страны, разъярили республиканцев и смутили демократов, равно как, на мой взгляд, затруднили критикам свободу маневра. К исходу второго дня слушаний стало ясно: отдельные конгрессмены довольны, а в целом у демократов нет шансов изменить военную стратегию. И в этом отношении наше с Пэйсом выступление 12 сентября и речь президента 13-го по поводу начала вывода войск – «возвращения с победой» – пришлись как нельзя более кстати.
Весь этот год я сознательно вел весьма рискованную игру. В августе один журналист отметил: «Даже на конфиденциальных встречах с законодателями, старшими помощниками и подчиненными-военачальниками… он избегал раскрывать все карты… Этот представитель администрации – человек, чьи взгляды менее всего известны». Я считал необходимым сохранять максимально нейтральную мину, особенно при общении с конгрессом, чтобы другие игроки не могли догадаться, какой именно подход я лоббирую. Единственным, кто знал правду (не считая моих сотрудников и Пэйса), был президент. Я признал все это на пресс-конференции 14 сентября: «Когда здесь, в Вашингтоне, разворачивались в последние месяцы бурные политические дебаты, когда, что важнее, мы просчитывали будущие действия США в Ираке, я намеренно старался оставаться как можно менее заметным, ибо был убежден, что таким образом принесу больше пользы стране – в Пентагоне, в сотрудничестве с коллегами по Совету национальной безопасности, в консультировании президента и во взаимодействии с конгрессом».
