Споры внутри администрации усилились, а противоречия накалились, когда в мае Израиль обратился к США с рядом военных запросов; удовлетворить эти запросы означало существенно увеличить возможности Израиля нанести удар по иранским ядерным объектам. 10 мая на встрече с Объединенным комитетом начальников штабов в «Танке», хотя речь шла в основном об Афганистане, президент вдруг спросил, рассматривал ли кто-нибудь варианты военной акции против Ирана. Он тут же добавил, что наша цель, конечно, состоит в том, чтобы помешать Ирану получить ядерное оружие и что он «просто хочет, чтобы штаб поразмыслил над этим», а вовсе не призывает к вторжению.
Через два дня команда по национальной безопасности встретилась с президентом в его личной столовой, примыкающей к Овальному кабинету. Среди участников были Чейни, Райс, Маллен, Болтен, Хэдли, его помощник Джим Джеффри и я. Мы обсуждали два вопроса: какой ответ дать израильтянам и как же все-таки быть с иранской ядерной программой? Во многом совещание было повторением дискуссии по поводу сирийского ядерного реактора годом ранее. Хэдли попросил меня произнести вступительное слово. Как правило, представляя президенту какой-либо заведомо важный вопрос, я заранее записывал для себя все доводы, чтобы не упустить принципиальных моментов. Учитывая, что Буш-43 дал зеленый свет Ольмерту в отношении сирийского реактора, от этого совещания я не ждал ничего хорошего.
Я посоветовал ответить израильтянам отказом на все их запросы. Если мы удовлетворим хотя бы один, это будет означать, что США поддерживают стремление Израиля «разобраться» с Ираном в одностороннем порядке: «Тогда мы мгновенно утратим способность контролировать положение дел во всем регионе». Я сказал, что иначе мы передадим защиту жизненно важных национальных интересов США в руки иностранной державы, правительство которой, когда мы просили их не нападать на Сирию, не прислушалось к нашим просьбам и поступило по-своему. Нам следует более тесно сотрудничать с Израилем, продолжал я, активно использовать технологии противоракетной обороны и другие возможности, но Ольмерт должен понять – и сообщить ему об этом нужно «в самых жестких выражениях», – что действовать в одностороннем порядке недопустимо. Соединенные Штаты не потерпят наличия у Ирана ядерного оружия, однако нам необходимо долгосрочное решение, а не просто задержка на срок от года до трех. Я прибавил, что удар, нанесенный США или Израилем, покончит с разногласиями в иранском правительстве, укрепит позиции наиболее радикальных элементов, объединит страну в ненависти к нам и продемонстрирует всем иранцам насущную потребность обладания ядерным оружием. Я предупредил, что Иран не Сирия, он будет мстить, что поставит под угрозу Ирак, Ливан, поставки нефти из Персидского залива (и вызовет взлет цен на нефть), положит конец процессу мирного урегулирования, а также сделает неизбежной войну «Хезболлы» с Израилем. Коснувшись желания уладить иранскую ядерную проблему до завершения президентских полномочий Буша (а именно таково было намерение Чейни), я заметил, что наши текущие усилия по изоляции Ирана, по существенному ослаблению его экономики и по остановке ядерной программы могут и не привести к успеху и к изменению политики Тегерана при Буше, но они, несомненно, послужат его преемнику надежным набором инструментов и способов давления. В заключение я указал, что сформулированные самим президентом условия превентивной войны в данном случае еще не сложились, против нас, судя по недавнему докладу, даже наша собственная разведка, и в итоге в изоляции окажемся мы, а никак не Иран.
За мной выступал Чейни, и я предугадывал все его аргументы. Он мимоходом заявил, что полностью со мной не согласен. Соединенные Штаты должны предоставить Израилю все, что тот запрашивает. Мы не вправе допустить, чтобы Иран получил ядерное оружие. Если мы сами не готовы действовать, значит, нужно привлечь израильтян и развязать им руки. Через двадцать лет, утверждал Чейни, если Иран таки станет ядерной державой, люди будут говорить, что администрация Буша могла остановить его, но не сделала этого. Я перебил Дика, сказал, что двадцать лет спустя люди будут говорить: мы не только не остановили ядерную программу Ирана – нет, мы помогли ее реализовать. Я не сомневался, что и Конди не в восторге от запросов Израиля, но то, каким образом она выражала свою озабоченность, одновременно рассуждая о невозможности бросить нашего союзника на произвол судьбы, заставило нас с Малленом после совещания предположить, что Райс готова поддержать президента. Маллен в своей речи перечислил сложности, связанные с проведением успешной атаки. Хэдли отмолчался. Президент явно был разочарован, причем не столько дискуссией, сколько отсутствием четких рекомендаций относительно Ирана. Многие в этом помещении разделяли его разочарование.
В тот же день я вылетел в Колорадо-Спрингс, чтобы принять участие в торжествах по поводу пятидесятилетия НОРАД – Объединенного командования воздушно-космической обороны Северо-Американского континента. На борту самолета я все больше беспокоился: президент вполне может поддаться на уговоры Чейни и Ольмерта и согласится на вторжение или на свободу действий для израильтян, особенно если Конди не станет противиться. Я решил еще раз пообщаться с Бушем в частном порядке. Я позвонил ему и сказал:
«Мы не должны превращать наши жизненные интересы на всем Ближнем Востоке, в Персидском заливе и в Юго-Западной Азии в заложника интересов другой страны, пусть она сколь угодно близкий союзник. Прежде всего мы не должны рисковать нашими достижениями в Ираке и жизнями наших солдат ради израильской военной авантюры в Иране. Ольмерт строит собственные планы и будет следовать им независимо от наших решений… Мы окажемся в положении наблюдателей в ситуации, которая непосредственно нас затрагивает… Большинство данных свидетельствует о том, что мы пока располагаем временем… Военный вариант, вероятно, останется возможным еще в течение нескольких лет… Применение силы со стороны Израиля или Соединенных Штатов гарантирует – я в этом уверен, благо видел эту публику в 1979-м, – что иранцы наверняка создадут ядерное оружие и примутся мстить… Внезапное нападение на Иран чревато также конфликтом в Персидском заливе и всевозможными последствиями этого конфликта, притом мы не проводили консультаций с конгрессом и не получили одобрения американского народа. Мне кажется, это очень опасно, и не только для поддержания наших усилий в Персидском заливе».
В конце концов президент отклонил израильские запросы, но одновременно одобрил критическое усиление двустороннего обмена разведывательной информацией и укрепление сотрудничества по замедлению иранской ядерной программы. В ближайшие годы мне предстояло с энтузиазмом наблюдать за резким расширением нашего военного сотрудничества с Израилем, руководить совместным военным планированием в отношении Ирана и значительно увеличить военные возможности США в Персидском заливе. Несмотря на разногласия в администрации и с Израилем относительно иранской ядерной программы, никто не сомневался, что данная программа являет собой колоссальную угрозу стабильности и безопасности всего региона.
Вряд ли можно приписать стечению обстоятельств тот факт, что через несколько недель, в середине июня, израильтяне провели военные учения, за которыми, о чем они прекрасно знали, следили многие государства. Словно репетируя удар по Ирану, сто израильских истребителей F-15 и F-16 вылетели из Израиля, совершили ряд маневров над восточной частью Средиземного моря и возле побережья Греции и вернулись на базы. Также учения предусматривали развертывание спасательных вертолетов и использование самолетов-заправщиков. Тактика полетов и другие элементы потенциального удара были продемонстрированы наглядно. Расстояние, которое покрыли истребители, составило 862 морские мили. А расстояние от израильских авиабаз до иранского комплекса по обогащению урана в Нетензе равняется 860 морским милям. Израиль четко сигнализировал всем наблюдателям, что готов к удару и может нанести его в любой момент.
