Нет. Я ответил на комариные укусы ударом кувалды. Мне наступили на ногу, а я испепелил их всех. И ведь понимал, что у них нет ни малейшего шанса противостоять мне! Ни одного.
Я не подумал о семьях убитых, но причинил им стократную боль. Я даже не оставил тел, безутешным родственникам нечего будет положить в могилы! Конечно, уничтожены грешники, и им воздано по заслугам, но в чем провинились любящие их? Как объяснить им, что их папы и мамы, дяди и тети, сыновья и дочери должны были пасть от моей руки? Даже исчадие Ада Геббельс для своих крошек был замечательным, нежным и заботливым отцом! Они любили его, потому что любовь не подразумевает объективного анализа поступков. Чувства существуют вопреки логике. Мы любим, и наши эмоции высвечивают все то доброе, что иные не замечают. Любовь не слепа, а избирательна, что и роднит ее с ненавистью. Белое и черное. Многомерность человеческой души исчезает: любящий видит только вершины, ненавидящий — зияющие провалы. Оба неправы.
А кто я? Разве я был беспристрастен? Нет, я предвкушал этот день! Не раскаяния их я жаждал, а казни. Но разве я лучше тех, кого обратил в пыль? Нет.
Я палач, палач! Плачь не плачь, но я палач, палач, палач…
Я почувствовал, как Эльга прикоснулась губами к моему лбу, и услышал ее голос. Неявственно, как в очень старом кино. Звук был кристально чистым, пожалуй, чуть более резким, чем в реальной жизни, но тем не менее его звучание не раздражало меня:
— Он уже три дня горит. Не открывает глаза, не слышит нас, не ест, не пьет и только иногда вздрагивает.
— Рыдает? — поинтересовался другой, тоже знакомый мне голос.
— Не могу сказать, — ответила Эльга. — Если и плачет, то без слез.
— Ничего, все будет хорошо. Просто ему было очень тяжело и теперь надо отдохнуть.
— Он поправится?
— Владимир не болен, он сострадает. На его долю выпала ноша, непосильная для обычного человека, но он избран, и силы его безграничны, ибо исходят от мышцы пославшего его.
Я узнал его, узнал собеседника Эльги. Но, признаюсь, я никак не ожидал услышать такой текст от одного из моих мальчишек. Не открывая глаз, я произнес:
— Илюша, мой мальчик, скажи мне, что произошло?
— Владимир, — вздохнул Илья, — не мне судить. Я даже не знаю, с чего начать… Скажем так — произошло все!
— Я всегда знал, что ты слишком образован для специалиста по связям с общественностью, — попытался пошутить я. — Не можешь ты скрыть годы обучения в ешиве. Илья улыбнулся:
— Ну, годы — это преувеличение. Так, совсем чуть-чуть: два года здесь и полтора в Америке. Итак, ты спрашиваешь о том, что произошло. Будь любезен, уточни, с какого момента ты хочешь, чтобы я начал.
Я оценил тактичность Ильи. Конечно, мне не хотелось еще раз переживать расправу над грешниками. От одного намека на произошедшее мне вновь стало нехорошо. Сердце испуганным воробьем затрепыхалось в груди и рванулось к горлу. На лбу выступил холодный пот, и я почувствовал, что задыхаюсь — пытаюсь вдохнуть, а не могу. Панический страх вновь равнодушно накинул на меня свое липкое покрывало.
Стоп!
Что ты себе позволяешь, апостольская морда? Живо соберись, слизняк! Дыши медленно: вдох, пауза, выдох, пауза, вдох, пауза, выдох. Видишь, становится легче! Дыши! А теперь снова заставь себя вспомнить крики этих мерзких грешников, которых ты жалеешь больше, чем их жертв. Что? Опять накатывает ужас? Не раскисать! Дыши, дыши, приучай себя к этой боли, закаляй свою душу. Думаешь, что уже все позади? Не надейся, дружочек, это только начало. Изволь соответствовать высокому званию!
Внутренний монолог помог мне. Я открыл глаза и увидел, что нахожусь в нашей с Эльгой спальне. В комнате, кроме моей любимой и Ильи, были Никита и Табриз. Я попытался приподняться в кровати и неожиданно легко смог это сделать, ребята даже не успели мне помочь. Ожидаемой после болезни слабости не было вовсе. Более того, в теле ощущалась некая новая сила — понимаю, перешел на новый уровень качества. Забавно, ну прямо компьютерная игра — с выполненным заданием получаешь бонус!
— Ну вот что, — мотнув головой, сказал я, — расскажете все за чашкой чая. Брысь все из моей спальни! Приму душ и присоединюсь к вам. И не забудьте к чаю соорудить какой-нибудь еды!
Ребята с радостью бросились выполнять задание и оставили меня наедине с Эльгой. Как же она хороша! Божественная красота, средневековая: утонченное породистое лицо, изящный тонкий нос, очерченные скулы, чувственная линия губ, высокий лоб и длинные светлые волосы, чуть подкрашенные для выразительности, как это иногда позволяют себе натуральные блондинки. Ох, не надо мне продолжать — все эти мысли отвлекают от служения, а я и так совсем не аскет. А с другой стороны, целых три дня я вел себя образцово-показательно — точно не грешил, в бессознательном состоянии это затруднительно делать. И переживал, а значит, очищался! Пора вернуться к своему естественному состоянию.
Эльга почувствовала изменение в моем настроении, но отреагировала сурово:
— Но-но, что это мы себе позволяем? Сначала в ванную, а то три дня не мылся и зубы не чистил, а туда же! Да и мальчики твои ждут. А то ведь сейчас как начнем, звуков будет море, да и быстро ты от меня не отделаешься. Знаешь, как я соскучилась! — Она щелкнула меня по носу.
Я отправился в ванную, чувствуя приятный прилив крови к той самой части тела, о которой один из христианских святых выразился на редкость точно: «Все подвластно мне, кроме малой части плоти, в коей, видимо, и живет грех». В таком игривом настроении я зашел в ванную, но, посмотрев на себя в зеркало, загрустил. Суд не прошел для меня даром, преображение оставило памятку. Я не выглядел ветхозаветным пророком: седых косм и окладистой бороды нет, как, впрочем, и усов. Вполне легитимная трехдневная щетина. Только в волосах что-то изменилось. Боже, я поседел, да еще и довольно прихотливым образом! Будто какой-то не в меру игривый парикмахер вздумал подшутить надо мной и выкрасил клок волос, от макушки к правой брови, в белый цвет.
Да и черты лица изменились. Заострились. А глаза чуть запали, и цвет их стал темнее — в зрачках появились вспыхивающие багровые искорки.
Ужас!
Я стал придирчиво рассматривать свое тело. Я не стал выше ростом или шире в плечах, но все мышцы отчетливо прорисовались. Стал виден каждый мышечный пучок и сухожилие, причем тело не стало спортивным, скорее боевым. Я был похож на легионера-ветерана, закаленного в тяжелых боях. Или бога войны Марса, хотя это все довольно чуждые нам образы. Ну конечно, должно быть, такими были воители за веру — маккавеи да рыцари Храма. Так и есть, теперь я точно знаю, какая мне уготована роль. Я со стороны архангела Михаила — с огнем и мечом, а книжником и собеседником у нас будет Билл Гейтс. Он от архангела Гавриила.
Надо заметить, работенка выпала — мама не горюй! Учитывая технологию приведения приговора в исполнение — очень даже пыльная. Буквально. Хотя и не мне наводить чистоту в помещениях суда.
