— Ну почему же, — задорно возразил я, — очень даже ясно! Кто с Христом ходит, тот и авторитет. Кто к нему ближе всех сидит, кто голову ему на грудь кладет, кого он словом удостаивает — тот и в законе. То Петр, то Павел, то Иоанн, то Матфей. Видите, Михаил, — у нас с вами подходы не сильно отличаются.
Фридман понял, что я над ним подшучиваю, и это ему не понравилось. Он сделал паузу и пожевал губы. Я услышал, как он мысленно приказал себе ни о чем не думать, «ведь Сурков предупреждал, что Владимир их читает».
— Молодец, Михаил! — сказал я. — И удар держите, и домашнюю работу выполняете. Не буду я вас мучить. Я не замена Путину, это он ваш Президент. Мне от вас никакой помощи не надо, хотя не удивлюсь, если выяснится, что от моего имени вы уже и обращались, и воспользовались.
По промелькнувшей ухмылке я понял, что угадал.
— Поймите меня правильно, — продолжал я, — тот факт, что вы сейчас живы и стоите передо мной, означает, что, в отличие от многих ваших коллег, вы не совершали смертных грехов. По крайней мере, лично. Но вопрос остается открытым — как насчет чистоты ваших помыслов? Если вы жаждете наживы — то я вам помогать не собираюсь, а вот если спасения — то сначала вам надо покаяться, причем чистосердечно. Вам есть в чем каяться?
— Это очень сложный вопрос, — ответил Фридман, повторно кусая нижнюю губу.
— Простейший! — воскликнул я. — Давайте я вам помогу.
С этого момента у нас с Михаилом и возникли основные расхождения. Все то, что он считал достижениями, по моим представлениям требовало глубочайшего раскаяния. Чем глубже я вникал в прошлое и настоящее моего гостя, тем грустнее становился. После последнего факта его отнюдь не безупречной истории христианской жизни, я понял, что больше не могу продолжать.
— Вот что, Михаил, — произнес я, давая понять Фридману, что подвожу итог нашей беседы, — я все понял. Единственное, что я могу для вас сделать, это посоветовать следующее: раздайте все ваше имущество и ступайте замаливать грехи в пустыню.
— У меня были иные планы, — насупился он.
— А мне наплевать, — ответил я и, подняв руки, отправил Фридмана, как он был, в своем Китоне, прямиком в Иорданскую пустыню. А имущество его, в том числе и заботливо запрятанное в оффшорах, перевел в распоряжение Никиты — он разберется, что к чему. Вот после этой истории предприниматели мне на глаза старались не попадаться и все как один толпились в приемной у Никиты.
Тем не менее было бы неправильно считать, что все мои бойцы отсиживались в кабинетах. Рады бы, но с прискорбием должен сообщить, что люди не способны делать даже самые элементарные выводы. Так что Илье и Табризу также пришлось самолично учить граждан уму-разуму. Каждый месяц все новые напасти обрушивались на Китай, а люди ни в самой Поднебесной, ни в других уголках планеты не делали выводов. Не каются, и все тут! Первую неделю после начала черной полосы в жизни КНР все телевизионные репортажи стартовали со сводки событий на Дальнем Востоке, но постепенно успокоились. Теперь гак, изредка, перед прогнозом погоды вспоминают об удивительных природных катаклизмах в Китае и о том, что еще одна пара сотен миллионов от очередной напасти погибла.
Цифры жертв потрясали людей только поначалу, а потом исчез даже спортивный интерес. Все благотворительные организации вдруг куда-то подевались. Да и кто будет оказывать помощь во времена Божьего суда — как-никак, все не случайно. Удивительно, но по всей территории России и ближнего зарубежья регулярно возникали разнообразные ереси, с которыми приходилось жесточайшим образом бороться. Нюх на таких отщепенцев развился у Табриза, а уж приводил их в чувство Илья. Тандем получился — загляденье! Всему виной была людская тяга к чтению и любомудрствованию. Наши граждане с диким рвением принялись постигать основы христианства и тут же воплощать их в жизнь. Остановиться никто не мог — лоб уже синий, колени в мозолях, но этого все равно было мало. Развелось множество лжепророков, которые стали требовать буквального воплощения всего написанного в Евангелии. Их последователи перестали хоронить мертвых, добывать себе хлеб насущный и, раздав собственное имущество, стали требовать того же от всех остальных, безжалостно забивая камнями сопротивляющихся. К счастью, в условиях низких температур такие шалости не приводили к появлению и распространению инфекций, а попробуй где-нибудь по жаре сотенку-другую трупов не захорони, и все — прощай, Краснодарский край! Тут-то и появлялись мои мальчишки.
Табриз действовал первым. Потихонечку и ненавязчиво он выяснял, что творится и кто баламутит. Искренне пытался помочь советом, пояснял, что самодеятельности не надо, что счастье большое уже наступило. Если что непонятно, можно спросить у апостолов и те все объяснят. Или, на худой конец, обратиться в церковь — с этой организацией работа уже была проведена. Случалось, люди вменяемые и сами наводили порядок. Таких мои ребята продвигали по иерархической лестнице, обещали поездку в Москву и аудиенцию с Царем-пророком. А кто упорствовал, знакомился с Ильей.
Ни в коем случае не стоит думать, что Илюша злой или жестокий. Совсем нет. Просто работа тяжелая, да и имя обязывает. Ведь и Илья-пророк был человеком, мягко говоря, не сахарным. Вон детишки как-то раз дразнили его плешивым, так он медведя позвал из леса и тот детишек задрал. А все равно ведь праведником считается, да еще и из первостатейных. Вот ведь какой чести удостоился — нетленный! Еде-то до сих пор с Енохом бегают да коварные планы строят — ну прямо как дети. Старики-разбойники. Так вот, Илья каждый раз относился к каре творчески — сначала внимательно определял, кого ему напоминает враг, и только потом решал его судьбу. Кому бесчувственным оземь грохнуться, кому в соляной столб превратиться, а кому каменьями побитым быть.
Больше всего ему нравилось посмотреть задумчиво на очередного бесноватого и спросить со значением: «А что, милейший, на работе горите? Ну так горите-горите…» И посмотреть, как несчастный оборачивается грудой пепла. К чести Ильи, прибегал он к этим мерам крайне редко и всегда страшно переживал, отчего мне то и дело приходилось его успокаивать. Что, впрочем, довольно легко получалось.
Собственный опыт помогал.
ГЛАВА 32
Я наслаждаюсь непростыми законами течения времени. То день мой тянется бесконечно, то не успеваешь оглянуться, как на дворе уже лето и шуба на моих плечах вызывает улыбки у случайных прохожих. Я не удивляюсь — переживание скачков ритма жизни свойственно любому человеку, правда, скорость у всех своя. Иногда можно годами жить с человеком в одной квартире, а темп будет настолько не совпадать, что вы оба проживете совершенно разные жизни.
Особенность человеческого восприятия жизни состоит в том, что себя мы не оставляем ни на мгновение — наша память пытается услужливо спрятать негативные воспоминания, прерывая работу сознания забвением и на ходу расставляя удобные эмоциональные акценты. Только тело, подвластное неукротимому процессу старения, продолжает вести последовательный отсчет времени и не желает поддаваться спасительному самообману. Когда я вижу людей, подносимых мне течением времени, я задумываюсь: какими они пришли к этой встрече, каждый из них? Вот сейчас я закрою глаза, встану и уйду, оборвав нашу связь, а их временной поток останется непрерывным. Они будут продолжать в нем плыть, удивляясь нашей краткой встрече.
