— Есть лучше — переход в соседнее здание, где и находится гостиница. Подожди, вызову парней, тебя проводят.
Глава тридцать восьмая
Ну вот и все.
Машина запущена. Неотвратимо приближается самый важный день в истории человечества. День, открывающий врата. Для кого-то врата ада. Для кого-то врата рая. Процесс открытия створок долог.
Некогда Господь положил предел человеческой жизни в сто двадцать лет — причина не биологическая, просто пришел потоп. А Ной ведь строил ковчег все это время и был при деле, и потоп со своим семейством пережил... Сколько лет отведено мне для отбора постояльцев ковчега?
Даниил молчит. Он в последнее время с нами общается не много. Не могу сказать, что Даниил изменился, знаю Его не так давно. Он неуловим. Появляется и исчезает по собственному усмотрению вопреки физическим законам. Впрочем, скорее они подчиняются Ему, чем Он им. Или мы еще слишком мало знаем об устройстве Вселенной.
Ясно одно— Вселенная пронизана светом и управляется словом, соединенным с ним. Замечательное ощущение власти, ни с чем не сравнимое. Пожелал, высказал, и — свершилось. Как же хорошо Даниилу!
Сила, власть... Уходят любые страхи. За последнее время у меня даже морщины разгладились. Неплохое средство для омоложения.
Однако есть и минусы. Я совсем перестал вспоминать о детях и маме. Спасение человечества поглотило меня. Всепожирающее миссионерство. Я не думал сегодня с любовью ни о ком из близких. Впервые после встречи с Эльгой она не всплыла в моих фантазиях, уступив место ожиданиям развязки.
Пора смириться.
А как себя ощущала семья Иисуса, почти полностью потеряв связь с возлюбленным сыном? И что чувствовала бедная мать, вновь обретшая Его лишь после снятия с креста?
Жизнь жестока во все времена. Тихое семейное счастье оказывается чуть ли не главной утопией, во-плотимой лишь Мастером по договору между Иешуа и Воландом.
Печально.
Так для чего же все это? Зачем приносить себя в жертву ради спасения всего человечества, которое может и не случиться? И в первую очередь причинять боль и страдание, умирая еще при жизни, самым близким? Им-то боль гарантирована.
Спать, спать. Лучшее, что я могу.
Будет день, сомнения рассеются, добро победит зло...
Хотя кто поймет, где оно, добро, и чем отличается от зла?..
Глава тридцать девятая
Спал я неожиданно долго, часов десять. Меня разбудил звонок мобильного телефона. Причем звонил аппарат не мой, но над моим ухом. Я открыл глаза и резко вскочил, чуть не ударившись головой о телефон, который держал Билл. На его лице застыла ехидная улыбка.
— Тебя! Настойчивые ребята, звонят в пятый раз, не верят, что ты спишь в такой день.
— Который час?
— До передачи всего ничего. Одеться, умыться — и в путь.
— Вот было бы смешно — проспать Страшный суд.
— Не надейся. На звонок будешь отвечать? От твоего президента звонят, не от моего.
— Алло!
— Владимир! Наконец-то! Почему не следите за сроком оплаты счета за ваш телефон, он опять отключен. — Голос у главы администрации очень обиженный.
— Дорогой вы мой человек, нет у меня столько денег, чтобы содержать «Би Лайн», а роуминг из Лондона страшный... Не могу не отметить вашей сообразительности, позвонить господину Гейтсу — остроумно.
— Да какое там... Просто ребята из местной резидентуры поработали. Слушайте, президент уже здесь, с ним делегация из отцов Церкви и нобелевских лауреатов. Кто только ни просился, но мы отказали — квота на сидячие места в павильоне очень скромная. Как, впрочем, и у всех стран «Большой восьмерки»... Но все же больше, чем у прочих...
— И что, неужели даже Абрамович не смог помочь и не уступил свою ложу?
— А вот шуток не надо. Да, он олигарх, да, владелец английского футбольного клуба, да, к нему есть вопросы...
— И в чем же проблема? Человек влиятельный, мог бы и порадеть обворо... извините, щедрому к нему государству.
— Не мог. Ни его, ни прочих очень важных людей не будет. Кто только за них ни просил, от раввинов до Патриарха... Президент был непреклонен.
— Понимаю, равноудаленность в действии. А я чем могу помочь? У меня даже нет пропуска, — правда, что-то подсказывает мне, что он и не нужен.
— Президент хотел убедиться, что все, о чем он с вами говорил, не вызывает у вас протеста, и еще раз подтвердить свою искреннюю симпатию, а также сообщить, что вашу просьбу относительно арабских стран удалось выполнить. Но кое-что он может вам сообщить только по закрытой связи.
— Я тоже его люблю. А теперь, дружище, говорите, что на самом деле происходит. Ну кто нас будет подслушивать?
— Хе-хе, — смешок был настолько искренним, что я даже удивился, — по этому телефону не могу. Я не параноик, но уверен, что наши коллеги из Лэнгли даром свой хлеб не едят, да и не только они, с ними-то у нас как раз все более-менее. Не могли бы вы перезвонить по известному вам номеру с защищенного аппарата?
— У меня его нет. Но я найду способ связаться. Билл, стоявший напротив меня, не сдержал
улыбки.
— Ничего страшного, и мой президент ко мне приставал минут сорок назад. Нес всякую чушь... Давай собирайся.
Душ. Хорошо! Вода сбила коросту с мыслей, и я отчетливо вспомнил все.
Как там бедный упрямый старик? Неугомонное племя, чего добивается, одинокий упрямец?!
Теперь — одеваться. Наверное, надо прилично. Как подобает одеваться пророку? Вопрос так вопрос. В Библии, надо заметить, об этом сказано не много. Точно помню, что во фрачных парах там никто не расхаживал. И я не буду. Оденуська я скромно и со вкусом. Темный костюмчик, рубашечка... А вот галстучек может и обождать...
Открыв створки платяного шкафа, я без малейшего удивления обнаружил галстук, одиноко висящий в ожидании меня.
Если бы понадобился костюм эскимоса, процедура была бы такой же — достаточно пожелать и представить. И он уже здесь. О размерчике переживать не стоит. Как влитой.
Я посмотрелся в зеркало — сама скромность и хороший вкус, изящные ботинки, красивые волосы, соль с перцем, безупречно сидящий костюм, рубашечка с запонками, прямо Голливуд... Нет, Голливуд отдыхает.
Пригладил волосы рукой, и в зеркале отразился перстень, от него исходило свечение.
Перстень напоминает о приближении страшного часа, а я веселюсь как мальчишка.
Стало стыдно. Отдернув руку, я отошел от зеркала.
Хватит, наигрался, пора и с президентом поговорить. Он-то волнуется.
Закрыл глаза, попытался представить президента, настраиваясь на него и одновременно произнося на арамейском строки Писания, пробегающие через меня и исчезающие в перстне.
