Очередная акция эффективного сопротивления кубинцев вызвала гнев Вашингтона. Когда войска Южной Африки при поддержке США вторглись в только что ставшую независимой Анголу и почти завоевали ее, кубинское правительство по собственной инициативе, едва ли предупредив советское руководство, направило туда вооруженные отряды и выбило захватчиков с оккупированных территорий. Южноафриканская пресса с тревогой писала об этом «ударе по национальной гордости» и предупреждала, что результатом этого может стать «стремительный рост африканского национализма на фоне поражения южноафриканской армии» от рук чернокожих кубинских солдат. Главная газета Южной Африки для чернокожего населения заявила, что «черная Африка находится на гребне волны, вызванной успешными действиями кубинцев в Анголе», которые «подарили пьянящую надежду на воплощение главной мечты — „обретение полной свободы“»
{184}.
Защита Анголы стала самым важным вкладом Кубы в освобождение африканского континента. До опубликования работы П. Глейджизеза
[10]
, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы, мало что было известно о значимости кубинского участия в этих событиях. В работе описывалась «история противостояния агрессии крупной державы глазами смелого, но крохотного государства, которое благодаря индивидуальному героизму и самоотверженности его граждан изменило облик континента»
{185}.
Глейджизез отмечает, как «Г. Киссинджер прилагал все свое умение, чтобы нейтрализовать деятельность Рабочей партии „Движения народного освобождения Анголы“, с которым ангольцы связывали надежды на свое будущее». Несмотря на то что эта партия «несет ответственность за ухудшение положения дел в стране» в последующие годы, именно «непреклонная враждебность США привела к тому, что Ангола оказалась в пагубной зависимости от советского блока, а поддержка США подстегнула правительство Южной Африки к проведению серии разрушительных военных операций на территории Анголы на протяжении 1980-х годов»
{186}.
Здесь представлена лишь малая часть многочисленных акций международного терроризма и экономического воздействия, направленных на борьбу с проявлениями «эффективного сопротивления» и «коммунистической ереси», которые предполагали внедрение «идей нового национализма» и, вероятно, даже либеральных постулатов. Все эти акции, равно как и их горькие последствия, были расценены как незначительные, вследствие того, что они абсолютно легитимны. Таким образом, их описание вряд ли когда-нибудь войдет в объемные тома современной литературы о международном терроризме, станет темой для широкой дискуссии в свете новой американской доктрины «смены режима». В худшем случае, упоминание о них может быть сведено на нет, а взамен останется несколько удобных эвфемизмов.
Несколько случайных ссылок сообщают нам, что на Кубе не проводилось ни одной силовой акции, призванной дестабилизировать общую ситуацию, «кроме спецоперации „Мангуста“». По счастливой случайности «с распадом СССР террористические действия групп левого толка практически прекратились. Северная Корея и Куба не вносили беспорядок в международные отношения с прежним усердием»
{187}. Кубинский пример отдельным разделом вошел в учебные курсы по изучению международного терроризма, где кубинцы рассматриваются исключительно как подозреваемые, а не жертвы
{188}. Международных террористических операций в Никарагуа, инспирированных администрацией Рейгана-Буша, как будто и не было, а если, в худшем случае, какие-то факты будут установлены, то это можно будет списать на невнимательность или другие отступления от миссии, которая уготована свыше лидерам «нового идеалистического мира, призванным положить конец бесчеловечности на Земле». Незыблемость стандартных правовых и политических процедур с завершением холодной войны была окончательно нарушена или не принималась во внимание. Главный принцип остается прежним: все могут совершать правонарушения; нас можно винить только за случайные ошибки и упущения.
Для дальнейшего развития колоссальное значение представляет тот факт, что даже самые ужасные преступления, совершенные мировым гегемоном, могут очень просто замалчиваться (сходить с рук). Войны в Индокитае служат хорошим подтверждением этому. После нескольких лет безжалостных разрушительных действий в регионе американская общественность начала выражать решительный и принципиальный протест против такой политики. В то же время в элитах американского общества возмущение по поводу неоправданности военных действий объяснялось в терминах потерь и неудач. Не трудно понять, что изначальное похвальное стремление США претворялось в жизнь не безупречно, особенно в Май Лае. «Когда, оглядываясь назад, американцы с печалью и даже с чувством стыда вспоминают вьетнамскую войну, в голове всплывают ужасные образы, такие, как бойня при Май Лае», — писала Джин Бетке Элштайн. Это была единственная информация о вьетнамской войне, которую она включила в свои работы, где яростно и последовательно осуждаются международные преступления. Инцидент при Май Лае очень показателен, потому как причины этой бойни могли быть списаны на действия полуграмотных новобранцев, которые пытались выжить в непривычных и ужасных условиях. Совсем иная ситуация была при выполнении «операции Уиллер Уоллава», по сравнению с которой бойня при Май Лае была лишь жалким подобием, над разработкой которой трудились вполне приличные почтенные люди, как мы с вами. В данном случае не стоит испытывать чувство «стыда» или хотя бы «печали» в связи с этими чудовищными преступлениями
{189}.
В 1982 году Кубу включили в официальный список террористических государств вместо Ирака, который был исключен из их числа специально для того, чтобы предоставление Саддаму Хусейну помощи со стороны США было обосновано.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ТЕРРОРИЗМ И СМЕНА РЕЖИМОВ: НИКАРАГУА
Очень поучительным представляется другой пример проведения международной террористической операции для подавления «эффективного сопротивления» — силовая операция против Никарагуа. Эти события, масштаб террористических акций, направленных на смену правящего режима в стране, роль поэтапного направляющего участия США в их осуществлении, а также отличие фактов от хронологии развития этих событий и образов, воссозданных в интеллектуальной культуре, которые прослеживаются при их ретроспективном рассмотрении, проливают свет на многие закономерности внешней политики США. Этот пример важен еще и потому, что в свете официальных мнений и оценок различных высокопоставленных международных инстанций он выглядит абсолютно бесспорным; бесспорным для всех тех, кто имеет хотя бы минимальное уважение к правам человека и нормам международного права. Существует простой способ оценить значение и масштаб этих категорий: необходимо определить, являются ли они предметом широкого обсуждения или, по крайней мере, частого упоминания у западных элит, особенно после объявления нового этапа «войны с террором» после событий 11 сентября. Посредством этой несложной процедуры можно сделать общие заключения относительно перспектив на будущее, которые не внушают оптимизма.
