УКРЕПЛЕНИЕ МИРОВОГО ГОСПОДСТВА
Грандиозная имперская стратегия США предполагает право осуществления превентивных военных мер по собственному усмотрению. Именно превентивных, а не упреждающих
{16}. Упреждающие военные меры вписываются в рамки международного права. Так, предположим следующую ситуацию: американские радары пеленгуют вылет российских бомбардировщиков, которые имеют четкое намерение нанести удар по США. Вылет осуществляется с военных баз, которые в воображении представителей администрации Р. Рейгана в 1983 году якобы существовали в Гренаде. В таком случае, согласно разумной интерпретации Устава ООН, упреждающий удар по самолетам и даже по военной базе в Гренаде будет оправдан. Куба и Никарагуа, на протяжении многих лет подвергавшиеся атакам США, могли бы воспользоваться этим правом, хотя, безусловно, для слабого государства подобный шаг явился бы самоубийством. Апология предупредительных военных мер, вне зависимости от формы их осуществления, не имеет смысла в случае с превентивными военными действиями. Собственно говоря, термин «превентивный» обладает достаточно точным значением, если учесть то, как он интерпретируется самими сторонниками применения таких мер: это использование военной силы для уничтожения мнимой или воображаемой угрозы.
Превентивные военные действия подпадают под категорию военных преступлений. Если мы живем под лозунгом — «прав сильнейший»
{17}, то миру угрожает серьезная опасность.
Сразу же после вторжения в Ирак известный историк и бывший советник Дж. Кеннеди Артур Шлезинджер написал:
«Президент проводит политику „предупреждающей самообороны“, которая имеет пугающее сходство с политикой имперской Японии, где такой же принцип был использован в качестве основания для нападения на Перл-Харбор. Данное событие, по словам американского президента Ф. Рузвельта, стало днем национального позора в истории Японии. Это были верные слова, однако теперь настал момент национального позора для самих американцев»
{18}.
Он добавил, что «волна солидарности с США, которая прокатилась по всему миру после 11 сентября 2001 года, сменилась всеобщим негодованием по поводу американского высокомерия и чрезмерного милитаризма». Причем даже дружественные государства в лице Дж. Буша видят «большую угрозу миру, чем опасность, якобы исходящую от Саддама Хусейна». Специалист по международным отношениям Ричард Фолк считает, что война в Ираке «обречена была стать преступлением против человечества, вроде того, за что были осуждены на Нюрнбергском трибунале выжившие руководители Германии»
{19}.
Некоторые апологеты новой внешнеполитической стратегии США признают, что она противоречит определенным принципам международного права, но вместе с тем считают, что это не представляет какой-либо опасности. По словам правоведа Майкла Гленнона, институт международного права является не более чем «громким словом». «Великое стремление заменить право силы диктатурой закона давно уже должно покоиться на свалке истории», — считает он. Это очень удобная позиция для того, кто способен обратить ситуацию бесправия в свою выгоду. А наличие этой способности у США подтверждается тем, что они тратят почти столько же, сколько весь остальной мир, вместе взятый, на создание средств разрушения, не взирая на единодушные протесты со стороны международного сообщества. Доказательством того, что система международного права является не более чем пустым звуком, служит следующая мысль: Вашингтон «четко дал понять, что намерен использовать все имеющиеся в его распоряжении возможности для поддержания своего преобладающего положения в мире». Затем «объявил о своем намерении игнорировать» резолюции Совета безопасности ООН по Ираку и открыто заявил, что «в дальнейшем он не намерен руководствоваться положениями Устава ООН, регламентирующими применение силы». Что и требовалось доказать. Таким образом, нормы международного права были попраны, а если попираются основополагающие принципы, то рушится все здание международного права. Майкл Гленнон считает, что это свидетельствует о позитивной тенденции: коль скоро США выступают лидером «просвещенных государств», американское руководство должно противодействовать любым попыткам ограничения своей свободы в использовании силы
{20}.
Просвещенный лидер также волен менять правила игры по собственному желанию. Когда после вторжения вооруженных сил США в Ирак, американцы не смогли обнаружить подтверждения главной причины необходимости военной операции — следов оружия массового поражения — в тональности риторики администрации США исчезла «абсолютная уверенность» в том, что иракская угроза требовала незамедлительного военного вмешательства. Однако тут же появилась уверенность в том, что справедливость американских притязаний «оправдывает найденное оборудование, которое потенциально могло быть использовано для создания оружия». Высокопоставленные лица в правительстве «предложили прояснить смысл противоречивого понятия „превентивные военные действия“», обосновывающего право Вашингтона на использование военной силы «против любой страны, обладающей какими-либо запасами смертоносного оружия». Пересмотр значения этого термина предполагает, что «правительство США предпримет меры против враждебно настроенных, имеющих явное намерение и возможности создания [оружия массового поражения]
{21}.»
В принципе любая страна обладает потенциалом и возможностью производства оружия массового поражения, и в действиях любого государства можно углядеть злой умысел. Наиболее значимым следствием пересмотра прежней аргументации необходимости вторжения в Ирак стала дальнейшая ликвидация каких-либо ограничений на использование военной силы. Главной задачей грандиозной имперской стратегии было устранение всяческих сдерживающих факторов «могущественного статуса и престижа США». Процитированные слова не принадлежат ни Дику Чейни, ни Дональду Рамсфельду или какому-либо другому политику-реакционеру, работавшему над созданием Стратегии национальной безопасности в сентябре 2002 года. Они прозвучали из уст авторитетного либерального функционера от власти Дина Ачесона в 1963 году. Он выступал в защиту санкций США против Кубы, отдавая себе отчет в том, что балансирование мира на грани ядерной катастрофы за несколько месяцев до этого в немалой степени было спровоцировано проводимой Вашингтоном кампанией международного террора, целью которой была «смена режима» на Кубе. Он также не мог не знать, что данная кампания продолжилась сразу после преодоления Кубинского кризиса. Тем не менее он заверил Американское сообщество международного права, что нет никакой «правовой коллизии» в том случае, когда США дают отпор попыткам подорвать их «авторитет, положение и престиж».
Доктрина Ачесона была впоследствии взята на вооружение администрацией президента Р. Рейгана, который между тем представлял противоположное политическое крыло. Эта доктрина пригодилась администрации Р. Рейгана в тот момент, когда она оспаривала юрисдикцию Международного суда по делу о нападении США на Никарагуа. Также, когда она проигнорировала решение суда о прекращении противоправных действий, когда дважды накладывала вето на резолюции Совета Безопасности ООН, подтверждающие правильность предыдущих судебных решений и призывающие все государства соблюдать нормы международного права. Советник по правовым вопросам Государственного департамента США Абрахам Соуфаэр объяснил, что «нельзя рассчитывать на то, что весь мир станет разделять нашу позицию», и именно «это большинство в лице мирового сообщества часто вступает в спор с США по наиболее важным вопросам». Поэтому мы, в свою очередь, должны «оставить за собой право решать», какие вопросы «относятся к сфере исключительной компетенции США». В данном конкретном случае к исключительной компетенции относились вопросы применения военной силы против Никарагуа, что было квалифицировано Международным судом как «незаконное применение силы» — проще говоря, международный терроризм
{22}.
