Если мысленно вернуться на пятьдесят лет назад, можно увидеть: теории, предлагавшиеся, когда эта тема впервые стала широко обсуждаться, были довольно сложными. Только для того, чтобы обосновать все описательные характеристики, существующие в каждом языке, следовало предположить: универсальная грамматика позволяет существовать крайне сложным механизмам, зависящим от каждого отдельного языка, — поскольку языки весьма отличны друг от друга.
На протяжении последних пятидесяти или шестидесяти лет одним из самых важных достижений в этой области, как я полагаю, стала постепенная тенденция, актуальная и поныне, к сокращению числа таких предположений и к их уточнению. Это способствует тому, что каждый язык в отдельности легче объяснить и понять с помощью меньшего количества более точных предположений.
Та часть человеческого мозга, что отвечает за язык, на котором мы разговариваем, развилась сравнительно недавно, в процессе эволюции, около ста тысяч лет тому назад. Случилось нечто важное, что предположительно и стало источником всех творческих изменений во многих областях деятельности человека: появились изобразительные искусства, поэзия, музыка, началось производство орудий труда и охоты, возникли сложные общественные устройства. Иногда палеоантропологи говорят о «великом скачке вперед». Широкое признание в научной среде получила теория, гласящая: это изменение в ходе человеческой эволюции связано с появлением языка, что очень правдоподобно. Никаких свидетельств того, что ранее человек или какие-либо другие живые организмы располагали языком общения, не имеется. Случившееся было, вероятно, совсем простым, ибо «великий скачок» произошел в течение очень короткого с точки зрения эволюции времени.
Целью совершенствования универсальной грамматики является попытка показать, что за всем этим стоит нечто совсем простое, способное пролить свет на многие вещи. Правдоподобная теория должна истолковать существование столь великого множества разнообразных языков — и одновременно с этим предстать достаточно простой для того, чтобы объяснить, как человеческий язык появился в течение столь короткого времени. Может быть, это произошло благодаря некой мутации в коре головного мозга или чему-то подобному. В деле приближения к этой цели, а также в понимании причин такого разнообразия языков мы достигли серьезных успехов, показав: мнимые языковые различия довольно поверхностны. Они основаны всего лишь на незначительных изменениях в нескольких структурных принципах, открытых и описанных.
Биологические открытия не противоречат лингвистическим. В конце семидесятых годов французский генетик Франсуа Жакоб пришел к выводу: различия между живыми существами, скажем между слоном и мухой, скорее всего, можно свести к микроскопическим изменениям в генетической системе этих организмов. За свои ранние работы по этой теме Жакоб получил Нобелевскую премию, которую разделил с рядом других ученых.
Похоже, нечто подобное может оказаться истиной и для языков. Сегодня ведется работа с неимоверно большим количеством языков, которые в корне отличаются друг от друга, — и все больше и больше вышеизложенное становится похоже на правду. Предстоит проделать еще немалую работу, но уже сегодня большая часть этих исследований показывает: мы на правильном пути, что было трудно себе представить еще тридцать или сорок лет тому назад.
В биологии совсем недавно господствовала теория о том, что все организмы могут изменяться почти безгранично и что каждый необходимо изучать в отдельности. Сегодня теория претерпела коренные изменения. Столь коренные, что ученые-биологи с мировым именем выдвинули гипотезу, суть которой состоит в следующем. Существует в принципе лишь одно многоклеточное животное — «универсальный геном», а геномы всех многоклеточных животных, развивавшихся после Кембрийского взрыва, который случился полмиллиарда лет тому назад, являются просто модификациями того единственного образца. Гипотеза пока еще не доказана, однако ее считают весьма серьезной теорией.
Полагаю, нечто подобное происходит и в лингвистике. Но должен откровенно признать: сторонники данной точки зрения пока находятся в меньшинстве. Большая часть ученых, занятых изучением языка, не понимают этих теорий или не принимают их всерьез.
Является ли приобретение языка биологической функцией?
Не понимаю, как можно в этом сомневаться. Посмотрите на новорожденного ребенка. Он попадает под настоящий шквал всевозможных импульсов, которые Уильям Джемс
[30]
в своем знаменитом изречении назвал «одной огромной, расплывающейся, звенящей неразберихой». Если вы поместите в аналогичные условия, скажем, шимпанзе, или котенка, или певчую птицу, они выберут из всего этого только то, что соответствует их собственным генетическим возможностям. Певчая птица из всей массы импульсов выберет напевы, соответствующие ее виду (она генетически так устроена), однако будет не в состоянии выбрать что-либо, имеющее отношение к человеческому языку. А вот грудной ребенок в состоянии это сделать. Он мгновенно выбирает из звукового хаоса все данные, относящиеся к языковым. Как мы знаем сегодня, этот процесс начинается еще в материнской утробе. Новорожденные младенцы в состоянии отличить характеристики языка своей матери от определенных — не всех, а именно определенных — характеристик, присущих другим языкам.
Затем у ребенка наступает быстрый прогресс в приобретении довольно сложных знаний, большинство из которых абсолютно рефлекторно. Учите ребенка в это время или не учите — не имеет никакого значения. Он сам выбирает из окружающего мира то, что необходимо. Все происходит очень быстро и четко. Этот процесс на сегодняшний день хорошо изучен. К шестимесячному возрасту ребенок уже в состоянии анализировать то, что называется просодической структурой языка: ударение, тональность — именно этим языки и отличаются друг от друга — и уже слышать в материнском языке родной. Приблизительно к девяти месяцам ребенок различает звуковую структуру языка. Японцы говорят по-английски, путая звуки «р» и «л»: они не видят разницы между этими звуками. Такие вещи фиксируются в сознании ребенка еще до того, как ему исполняется год.
Дети учат слова очень рано. Если приглядитесь к значениям слов повнимательнее, увидите: они очень сложны. И все же дети часто заучивают слова мгновенно: это означает, что у них в сознании уже имеется структура языка. К двум годам, как подтверждает практика, дети успевают овладеть языковыми основами. Они могут произносить предложения — состоящие, правда, из двух-трех слов, но существуют и другие экспериментальные доказательства, говорящие, что дети способны к большему. Когда здоровый ребенок достигает возраста трех-четырех лет, он уже обладает обширным знанием языка.
Это или чудо, или биологический процесс. Других вариантов просто не существует. Есть попытки заявить, что приобретение языковых навыков — это вопрос узнавания повторяющихся примеров или запоминания, но даже поверхностное рассмотрение подобных теорий быстро доказывает их полную несостоятельность. Однако это не означает, что указанные теории не имеют приверженцев. Наоборот, они стали очень популярны, хотя с моей точки зрения, все такие теории — пустая трата времени.
