Тщета всякого уютного мещанского мирка настолько призрачна, что в России никогда надолго не может прижиться ничто низкое и мещанское. Война, голод и холод — это повседневность, они не страшны, поэтому у русских и нет рабского страха и вырастающей из него декадентской философии и морали Запада.
Казалось бы, суровые условия хозяйствования в России и постоянное напряжение сил для борьбы с захватчиками должны давать не только господскую, но и рабскую психологию, психологию, устроенную по принципу реальности, психологию того, кто в работе подчиняет себя предмету. Но дело в том, что именно разрушение от войн, голода или холода, неурожая показывает обитателям этой страны бессмысленность и бесполезность усилий, работы. А это и есть открытие тайны Бытия.
Она, бессмысленность сущего, знакома русским. Поэтому они не работяги, как немцы, не стараются выучить и запомнить все формы, методы, техники. Русские не сильны профессорами, зато сильны учеными-первооткрывателями, путешественниками, писателями, композиторами, поэтами, полководцами, святыми, подвижниками.
Даже знаменитая русская лень есть признак того, что народ не способен к кропотливой изнурительной работе по «принципу реальности», по которому живут рабы. Всякая работа для русского слишком мелка: ему бы державами править, а тут предлагают забор красить. От ремонта забора или сидения на службе, без великого, русский начинает пить, а когда пьет, то наружу выходит все его широкое господское, непроявленное, загнанное внутрь бессознательное.
Водка заменяет русским искусство, ведь единственное предназначение искусства, по Ницше, — пьянить, разрушать границы, делать все зыбким и текучим, как само Бытие, поднимать над самим собой. В пьяном веселье хлещет через край сама жизнь, режется последний огурец, дух торжествует над материальными благами.
В нормальной стране соотношение господ и рабов нормальное: господ мало, а рабов большинство В России это соотношения явно нарушено: тут каждый второй «Аятолла и даже Хомейни», как пел Высоцкий. Россия должна куда-то девать избыток господ. Иначе внутри скапливается большое количество «преступников». Эта любовь к блатной романтике в России тоже свидетельство господской сущности ее народа. Какое-то время проблема избытка господ решалось за счет колонизации, казачества. Поэтому Россия и освоила гигантские пространства. Какое-то время проблема решалась за счет эмиграции культурной, творческой элиты. Иногда помогали войны и катаклизмы. Но они решали проблему временно, каждый раз давая новое поколение не боящихся смерти. Война только и может постоянно решать и порождать эту проблему, снова решать и снова порождать, поэтому война — рок русских.
Пункты 20–21. В отличие от Гегеля, который уже в расцвете лет был назначен «главным немецким философом» (для немцев XIX века это то же самое, что главный футболист для бразильцев, главный хоккеист для канадцев, самый богатый человек для американцев), Ницше не был признан при жизни. Лишь умирая, он получил известие о том, что в разных европейских странах появились первые ученики, пропагандирующие его философию. «Они нашли меня, теперь их проблемой будет как меня потерять…».
Первые ученики Ницше восприняли его предельно вульгарно, как всего лишь очередного бунтаря против господствующих укладов, очередного модного либертинианца, очередного «фармазона». Не было в Европе в начале века негодяя, который не называл бы себя ницшеанцем, вспоминал Ясперс.
Бога нет, значит, все позволено. Раз все позволено, то бей, круши, эпатируй. Такие «сверхчеловеки» квалифицировались бы самим Ницше как рабы, поскольку они не творят новых форм и ценностей, а бунтуют по старым сценариям или в творческом бессилии волят Ничто, разрушают. Настоящий сверхчеловек не находится в конфликте с прошлым, он жаждет и волит его.
Да, примитивная воля-к-власти на ранних стадиях брыкается и не хочет быть определяема ничем, и прежде всего, прошлым. Почему я не выбирал страну и время, где мне родиться, язык, родителей, религию? Все это мне досталось из вне, и я этим определен, стеснен. Я сам хочу выбрать религию, страну проживания, друзей и врагов.
Даже тело, даже пол я должен уметь создать себе сам, не говоря уж про конструирование духа.
Но борьба с прошлым, со временем, с «это было и это не изменить» есть некая противоволя внутри воли. Такая воля будет не чистой и не абсолютной, такая воля мешает себе расти. Это хамская воля, воля раба (Хам, как мы знаем по Ветхому Завету, это сын Ноя, который смеялся над своим отцом). Наоборот, настоящая воля желает, чтобы прошлое было еще раз, настоящая воля относится к приданному, как к корням, а чем они больше и глубже, тем выше дерево. Рост в высоту постоянно сопровождается возвратом к истоку, питанием корней, чтобы они проникали глубже. Так постепенно оказывается, что определенность своих места и времени рождения преодолевается за счет того, что родиной становится весь мир и вся история, свои корни находятся во всех религиях, свой пол — в каждом поле и каждом теле.
Высокая воля не выбирает, она волит все зараз. Где есть выбор, там еще нет свободы, где есть выбор, там еще есть не выбор, а значит, вина и нечистая совесть, стремление вернуться в точку развилки и выбора, чтобы переиначить. Поскольку же истинная воля не выбирала, а волила все как есть, она и не мучается виной за не выбор, прошлое ее совершенно, ей не нужно другого. Говорил ведь раньше «всечеловек» (по признанию Достоевского) А. Пушкин: «не желал бы переменить ни судьбу, ни отечество».
Разница между примитивной волей (с ее желанием все основывать на себе и пропускать через себя, с ее борьбой с прошлым и самоконструированием) и совершенной волей (с ее всежеланием, принятием прошлого и превращением его в ресурс) и есть разница между тем, что во второй половине XX века будут называть «модернизмом» и «постмодернизмом».
Именно 100 лет понадобилось, чтобы важнейшие интенции мысли Ницше были поняты и начали усваиваться человечеством. До этого Ницше просто считали очередным бунтарем, эмансипатором и эпатирующим художником в череде таких же «оригиналов». Понадобилось 100 лет, чтобы ницшевские слова о том, что «искусство выше истины», что «истина род заблуждения» превратились в действительность через мир рекламы и виртуальные цифровые миры. Потребовалось 100 лет, чтобы стала действительностью ницшевская теория изобильной разнообразной жизни-хаоса, она стала действительностью через социальные технологии управляемого хаоса и производственные технологии добычи газа (газ искусственное слово, состоящее из слов «хаос» и «гейст», по-немецки — дух). Как нефтяники и газовики добывают энергию природы, и она питает весь материальный мир человечества, так пиарщики и политики добывают энергию масс и культуры, чтобы она наполняла социальные институты и двигала историю.
Современный мир газовых войн, топ-моделей и интернета, пиара и мультикультурности — это мир Ницше. Настоящие революционные творческие мысли, настоящие вещи, которые изменяют мир, приходят тихо, на голубиных лапках, задолго до признания, говорит Ницше. В этом смысле его, как и Гегеля, так же не удивил бы XX век. Ницше тоже увидел бы в нем свою сбывшуюся философию. Естественно, как и всякая великая философия, ницшевская требовала своих интерпретаторов и вульгаризаторов.
