О. М. Чтобы ответить на этот каверзный вопрос, давайте разберем конкретный пример. Зачем террористы напали на школу в Беслане? Им что, чем-то помешали сотни детей? Нет, дети-жертвы были нужны для привлечения внимания. Важно было заявить на всю Европу о «борьбе за независимость», воспользовавшись таким «информационным поводом». Важно, чтобы часть российского общества потребовала от властей «сесть за стол переговоров» с представителями сепаратистов.
Так вот, когда заказчики теракта видят, как, например, сотни тысяч жителей города Рима выходят со свечами на улицы и встают в живые цепочки, они внезапно понимают, что просчитались: Европа, оказывается, не с ними, она с детьми Беслана. Она не оправдывает терроризм. А что это значит для всех нас? Это значит, что заказчики теракта больше уже никогда не будут действовать такими методами, они поняли, что это не работает! А что было бы, если бы люди в Риме не вышли со свечами, а подумали, что, мол, мы своими свечами ничем не поможем далеким осетинским детям, что мы осуждаем терроризм только в душе? Как бы тогда заказчики теракта узнали, что они просчитались? Никак! А, возможно, даже бы подумали, что Европе все равно, что она «молчаливо одобряет», а значит нужны новые теракты…
А вот в самой России со свечами на улицы городов никто не вышел. Все просто молча перед экранами телевизоров «осудили»… На митинги протеста молодежь пришлось организовывать. Конечно, никто не был против участия в этих акциях. Но многие так и не поняли, зачем махать флагами и чем это может помочь пострадавшим… Не поняли, что демонстрируя солидарность и единство, они, прежде всего, помогали себе, давали понять террористам, что их никакими терактами не возьмешь, а значит, бесполезно эти теракты организовывать!
В каждой американской семье есть национальный флаг. В случае крупных побед (спортивных или военных, неважно) или, наоборот, трагедий американцы вывешивают свои флаги, демонстрируя единство нации, показывая всем, что народ невозможно расколоть никакими ударами, а значит — не стоит и в будущем пытаться это делать. Кроме того, американцы демонстрируют и поддержку своего правительства, показывают, что действия, которые оно осуществляет, — не только его, правительства, действия, оно непосредственно уполномочено народом. Они даже подталкивают правительство к определенным действиям, без всяких социологических зондажей проявляя свою волю и показывая, чего именно ждут от власти. Народ, таким образом, сам осуществляет непосредственную власть. Представьте, какой страх испытали бы несколько сот тысяч эстонцев (власти которых оскверняли могилу воинов-освободителей), если бы по соседству 150 миллионов россиян в один день активно выразили бы свой протест, а главное, потребовали бы от властей жестких мер. Наверное, охота совершать провокации и «дразнить медведя» исчезла бы надолго. Но сейчас плевки в сторону России со стороны натовских мосек продолжаются. Потому что огромная страна молчит и утирается.
Молчание всегда можно истолковать в ту или в другую сторону. И в самой России, и на Западе полным-полно писак, которые объясняют равнодушие и пассивность россиян «тайным несогласием с властью», страхом сказать свое слово. Дескать, россияне только и ждут, когда придет иноземная армия освободителей. А если бы мы не были равнодушны и не молчали, подобным рассуждениям не было бы места, и не выделялись бы миллиарды долларов на дестабилизацию в нашей стране. Враги поняли бы, что это бесполезно и оставили бы нас в покое.
Пора понять: то, что не проявлено, то не существует. Невозможно быть лучшим бегуном, сидя на трибуне. Нельзя быть добрым, не совершая добрых дел. Тот, чей патриотизм ограничивается собственной кухней, — не патриот.
Об образовании и бюрократии
Оппонент. Православие находится с бюрократией в тех же отношениях, что протестантизм — с рынком: они идеально подходят друг другу…
О. М. «Система от предписания переходит к расписанию» — говорил Бодрийар о современном обществе. Государство больше не хочет заботиться об образовании, потому что определенный тип, получаемый в процессе образования, не является условием господства. Условие господства — многообразие типов и их различия. Условие — это difTerance, причем развитый difTerance. Государство легитимирует себя как то, что способно обуздать хаос. Следовательно, хаос должен исподволь воспроизводиться системой как условие ее легитимации. Должен работать своеобразный «Хаоспром», который тут же обуздывает хаос новой, постоянно меняющейся формой духа, идеологией (кстати, и слово «газ» есть синтез слов «дух» — гейст и хаос).
Производство difTerance требует многообразия вузов, предметов, систем обучения, контекстов внешних для образования влияний. Отсюда — открытость системы образования всем ветрам: капиталу, политике, искусству, паранауке (вплоть до оккультизма), религии и сектам, болонскому процессу. Отсюда открытость всем методикам: everything goes! Отсюда постоянные реформы образования и изменения критериев. Реформы порождают различия между учениками и учителями, между поколениями учеников.
Поскольку различия могут производиться за счет структурной деятельности, за счет реформ и управления, манипуляции требованиями к образованию, а не за счет усилий самих учителей в процессе обучения, то государство отказывается и от обеспечения бесплатного образования, от стипендий (на которые можно жить), от высоких зарплат преподавателям и ученым.
«Образование теперь нужно не нам, а вам, поэтому не мы, а вы за него и платите, — говорит власть, — мы обеспечиваем лишь различия и закрепляем их в символических формах (документы, сертификаты и проч.), мы обеспечиваем право на выбор, право на differance».
[5]
Настоящее образование сегодня, как в греческом полисе, где не было «государственного университета», получается на разнообразных семинарах, тренингах, курсах каких-нибудь гуру, в практической работе в компании или на производстве, в чтении книг частным образом, тогда как «обязательное образование» симулируется. Симуляция и дифференциация поддерживают друг друга.
Современное образование есть изображение образованности, которая давно уже отменена системой и не ценится ею. Отсюда и стагнация, невозможность ожидать технических, научных, социальных и гуманитарных инноваций, разговор о которых только изображает то, что он отменяет.
Бюрократия или ограничение каждого элемента системы «сдержками и противовесами», как несущего потенциальную угрозу системе (повышение комплексности, сложности системы за счет новых связей элемента, ограничения его свободы), возникает в обществе, где образование игнорируется или переориентируется на производство различий.
Если представлять, что на месте каждого чиновника может оказаться дьявол (то есть тот, кто своей нечестностью или некомпетентностью может нанести вред системе), то естественно, надо всеми способами ограничивать его свободы. Регламентировать, связывать сдержками и противовесами, ставить под контроль народа, что в результате повышает комплексность и дает возможность оппортунистического поведения, симуляции деятельности, перекладывания ответственности и проч. При этом предположение «потенциального вреда» действует как самосбывающийся прогноз: чем больше мы предполагаем в чиновнике потенциального дьявола, тем больше громоздим сдержки и противовесы и тем больше реальных дьяволов получаем.
