Известно, что из «теории относительности» Эйнштейна следует интересный парадокс. Если тело движется быстрее скорости света, оно оказывается в пункте назначения ранее, чем начало движение из стартовой точки. Поскольку это считается невозможным, то, следовательно, быстрее скорости света двигаться и нельзя. Однако философы знают: быстрее скорости света движется мысль (например, в вопросе: «Почему есть сущее, а не наоборот Ничто?» я мгновенно охватываю все сущее: и самое великое, и самое малое, от квазаров до «бизонов Хиггинса», и прошлое, и будущее — выхожу за границы любого сущего). Раз так, то человек, как мыслящее существо, все время находится уже в точке назначения пути, который еще не начинался.
Наше прошлое и настоящее есть последствия сбывания будущего, которое еще не началось. Поэтому будущее и кажется нам неопределенным, его действительно еще нет. Это, однако, не значит, что мы можем сами формировать его как заблагорассудится, навязывать ему образ или «освобождать» путем отмены навязывания образов.
Будущее есть в прошлом и настоящем, но не в качестве предмета для подражания или продолжения начатой тенденции. Не будущее, а именно настоящее и прошлое двусмысленны и вариативны. Причем, вариативны и двусмысленны именно они сами, а не их оценки. Никакие оценки не могли бы быть различными, если бы не были фундированы в неоднозначности самого предмета. Например, жесткие темпы коллективизации и индустриализации в СССР были изначально рискованными и двусмысленными. Победа 1945 года сделала их по видимости однозначными. Без них как бы не было и победы (хотя на самом деле без победы, как поставленной цели, совпавшей со сбывающимся будущим, судьбой истории, не было бы и жертв во имя нее). Но попытки отменить результаты той победы после поражения в холодной войне во времена Горбачева вернули политике 1930-х годов ее неоднозначность.
История движется по пути все большей однозначности, и «наличие» прошлого и настоящего — залог сбывающегося будущего: то, что кончается, должно когда-нибудь начаться. Это начало движет людьми, именно поэтому они вообще способны хоть что-то начинать. Воля к началу есть воля к такому событию или решению, которое будет выглядеть как венец и цель предшествующей истории, как ее разгадка, придающая всему пути смысл и однозначность. Решение, которое носит черты такого события, провоцирует человека его принять, часто даже вопреки собственным мелким целям, прогнозам и желаниям. Получается, что способность увидеть будущее есть одновременно вместе со способностью видеть прошлое и настоящее внутри их логики, или скорее судьбы. Оторванность от настоящего прошлого отрывает и от настоящего будущего.
Об Америке и других странах и народах, как примерах для России
Оппонент. Недавно побывала в Швеции… Идеальная страна для жизни. Огромный средний класс, социальные льготы, папы гуляют с малышами в скверах и не стесняются, то есть равенство полов соблюдается… Почему бы России не скопировать шведские законы? Почему бы нам не перестать выдумывать какой-то свой путь и не сделать все, как у них? Ведь они на первом месте в мире по качеству жизни.
О. М. Если бы мне предложили стать шведом, я бы отказался. Может быть, на ограниченном историческом промежутке времени в какие-то 30 лет Швеция и достигла успехов в обустраивании комфортного мирка, удобного для всякого рода средних классов, но это не повод брать ее за образец хоть в каком-то смысле.
Может быть, шведы запустили в космос первого человека? Или Швеция была сверхдержавой, которая патронировала национально-освободительные войны в десятках стран мира, вооружая повстанцев «Калашниковыми»? Разве Швеция построила первую атомную мирную электростанцию и одержала победу над Гитлером, перед которым прогнулась вся Европа? Нет! Швеция тоже прогнулась. Может быть, Швеция спасала сотни миллионов людей от фашистского геноцида и победила Наполеона, перед которым тоже легла вся Европа? Может, Швеция и нас победила в Полтавской битве? Может, Швеция освоила огромные территории, северные, самые неприспособленные для жизни, построила города за полярным кругом, стала крупнейшим государством на планете и заняла шестую часть суши? Нет, не Швеция, и не Финляндия, и не Чехия, и не Швейцария, и ни одна из тех стран, коими так любят восхищаться наши поверхностные туристочки. Поэтому и законодательные одежки этих пигмеев никогда не будут впору нам — великанам.
Оппонент. Почему русские так относятся друг к другу? Возьмите любой город в нашей стране: как только на какой-то должностишке появляется азербайджанец, чеченец, армянин, то сразу на всех должностях в этой организации появляются его родственники, друзья, соплеменники. Они держатся друг за друга везде по всему миру, как одна семья… То же самое в армии, на зонах — они сразу группируются. А мы? Русская диаспора по всему миру разрознена, и у себя в стране мы ведем себя как чужие друг другу… Не заступаемся друг за друга. А они, стоит кого-то обидеть, — тут же горой. Разве это плохо?
О. М. Да, это плохо. И тут нечему подражать. Все дело в разных идентичностях. Малые народы имеют жесткую племенную идентичность, нацеленную на исключение всяческих влияний и мутаций, приходящих извне. Они очень внимательно следят, чтобы их язык не засорялся иностранными словами, чтобы соблюдались обычаи, везде и всюду отстаивают свою культуру, которая законсервирована в виде жестких норм. Они, как правило, жили и формировались во враждебном окружении, в риске полного исчезновения. У них обострено чувство самосохранения. Например, чехи жили то под вилянием немцев, то под влиянием австро-венгров. Естественно, они всегда будут очень четко отделять «свое» от «чужого» и максимально бороться за «свое». Только так они и выжили, маневрируя между разными другими нациями.
Биологи рассказывают, не знаю правда ли это, что если на земле произойдет ядерная война и будет ядерная зима, то единственные живые существа, которые сохранятся, — это тараканы. На них не действует радиация. Их генотип настолько жестко сформирован и крепко сбит, что он не подвержен мутациям. Вот такого типа «тараканья идентичность», не подверженная мутациям, выживающая в самых неблагоприятных условиях, и выдается вами за образец нашего поведения. Оно конечно хорошо, но таракан примитивен, и не хотелось бы мне быть тараканом. Лучше уж умереть.
Русские имеют «рисковую идентичность». Они идут на риск заражения всяческими мутациями, от которых могут и погибнуть. Но то, что не убивает — делает сильнее. Наша идентичность не исключает влияний, а включает их в себя. Например, наш язык спокойно принимает иностранные слова. Наша культура постоянно обновляется. Русские не боятся нового, наоборот.
Изначально русские формировались не по племенному принципу, а как суперэтнос, включающий в себя славянские, тюркские и финно-угорские элементы. «Русские» — имя притяжательное, ответ на вопрос: «чьи вы?», то есть «кому дань платите?». Дань платили «руссам», то есть некой варяжской верхушке, которая называла себя «русскими». Поэтому все и стали русскими. Русская идентичность не предполагала в себе ничего определенного, никакой «крови» и «почвы». Русским мог быть любой. Если бы так и шло, то все было бы прекрасно, мы так бы и продолжали включать в себя народы и страны, как раньше. Были даже проекты включения «под руку белого царя» Монголии и части Китая…
